Энергетические проекты ведут к миру
Интервью председателя Совета Союза нефтегазопромышленников России Юрия Шафраника
‒ Юрий Константинович, как Вы оцениваете перспективы добычи углеводородов на шельфе Средиземного моря?
‒ Средиземноморье большое. А предметом широкого интереса являются шельфовые участки Египта, Израиля, Ливана, Сирии, Кипра и Турции. Они определенно привлекательны, но о перспективах можно говорить не раньше, чем первые скважины дадут ‒ через несколько лет ‒ нефть и газ. Российские компании занимаются разведочным бурением во многих странах, и общий опыт свидетельствует, что в среднем только каждая пятая скважина дает промышленные объемы углеводородов.
Геологические структуры шельфа, простирающегося от Египта к Израилю и Ливану, представляют собой нефтегазовую провинцию с большими доказанными запасами. Чего не скажешь пока о провинции, идущей от Сирии к Кипру и Турции. Особенно внушительны ресурсы, разведанные в Египте, на юго-востоке Средиземного моря. Крупные газовые месторождения, включая «Левиафан» и «Тамар», открыты на израильском шельфе.
Работа на подводных материковых окраинах всегда крайне сложна, длительна и связана с большими рисками. Тем не менее, многие компании, в том числе Эксон, Тоталь, Газпром и Союзнефтегаз, активно участвуют в тендерах на глубоководную разведку углеводородных запасов. Значит, верят в успех.
‒ Министерство энергетики и водных ресурсов Ливана сообщило, что окончательный список компаний, которые будут участвовать в тендере на геологоразведку на шельфе страны, станет известен только 18 апреля. Что-то слишком долго они тянут с этим мероприятием. В то же время Ливан открывает тендеры на строительство газопровода и терминала для сжиженного газа…
‒ Правительство Ливана, как и правительство Сирии, давно (с 2005 года) и тщательно готовились к проведению тендеров на разведку и разработку углеводородного потенциала своих средиземноморских шельфов. Необходимо подчеркнуть, что эта тщательность, в т.ч. отработка законодательства об инвестициях и других важных «правил игры», достойна уважения. Однако планы были разрушены волной «арабской весны», докатившейся из средиземноморских Туниса и Египта. Затягивание, в частности, связано с тем, что в Ливане продолжается правительственный кризис, вызванный сирийскими событиями 2011 г.
Политическая элита Ливана, представляющая различные конфессиональные интересы и поляризовавшаяся по причине «сирийского досье», не может сформировать правительство, способное осуществить важнейшую в своей современной истории сделку – распределение и контрактацию с мировыми энергокомпаниями 10 оффшорных лицензионных блоков. Это серьезнейшая задача для будущего правительства с судьбоносными последствиями для всего народа Ливана.
К решению такой задачи нельзя подходить с правительством, сформированным без стратегического консенсуса по данному вопросу и важнейшим политическим задачам, вытекающим из сирийского кризиса. Ливан и Сирия исторически и ныне являются почти единым организмом и вряд ли способны функционировать как государства без учета взаимных интересов. Для понимания их идентичности можно провести примерную аналогию между Россией и Украиной или Белоруссией.
Нельзя также забывать, что Ливан входит в энергетический центр мира, расположенный от Египта до Ирана по горизонтали и от Сирии до Саудовской Аравии ‒ по вертикали. Правда, здесь роль каждого государства в энергетике разная. Однако именно ресурсные возможности и территориальные особенности многих стран этого региона позволяют осуществлять разнообразные энергетические проекты.
Я недавно встречался с руководством Ливана и должен заметить, что здесь смогли преодолеть основные последствия трагедии гражданской войны 1975‒1985 гг., научились искать компромиссы между религиозными и политическими группами и на этой основе формулировать общие интересы и обеспечивать конструктивное взаимодействие. Вижу в этом образец для выхода из политического кризиса и кровавого противостояния внутри Сирии и Ирака…
Так вот, я бы на месте ливанцев тоже стремился не только сделать терминал для СПГ, но и найти нефть на шельфе. Тут нет противоречия, потому что при благоприятной политической ситуации (в том числе при устранении таких проблем, как напряженность на ряде участков горной гряды сирийско-ливанской границы из-за неконтролируемого перемещения между странами радикальных антибашаровских исламистов, влияние сирийского фактора в лице «Хезболлы», «Амаля», «Друзей 14 марта» и др.) в страну может поставляться газ из Ирана и Катара. И замечательно, если б этот газ Ливан сжижал и отправлял по морю, хотя пока речь идет о терминале по приему СПГ.
Мы с вами говорим о грандиозных и очень значимых для страны проектах, осуществление которых пока нереально. И не столько из-за технических или финансовых трудностей (хотя соответствующих расчетов еще и нет), а именно из-за политического противоборства. С другой стороны, как раз энергетические инфраструктурные проекты ‒ трубопроводы, терминалы, а также обустройство месторождений ‒ объединяют людей, заставляют искать компромиссы, ведущие к миру и созиданию.
‒ Влияние сирийской проблемы на ситуацию в Ливане не пугает инвесторов?
‒ Нет, но все риски учитываются, и в переговорном процессе каждая компания их тщательно просчитывает (как просчитывает и стоящее за ней государство, поскольку нефтегазовые проекты всегда политические). Нефтяник, например, в переговорах ни на минуту не забывает, что одна скважина на шельфе, в зависимости от глубины, обойдется от 50 до 150 миллионов долларов. И вот представьте, надо сделать дорогостоящую сейсморазведку, потратиться на разведочное бурение, но при этом неизвестно, получишь ли то, на что надеешься. Поэтому тут возникают основные риски, а политические риски ‒ на втором плане.
Но, повторюсь, инфраструктурные проекты купируют междоусобицы, так как компании, подвергаясь риску нападения, стараются как можно быстрее достичь взаимопонимания и взаимной заинтересованности с местными властями всех уровней, всеми конфессиями, склоняя их к компромиссу. Мой многолетний опыт работы в качестве инвестора на Востоке, в т.ч. Арабском Востоке, показывает, что принципиально важно, чтобы иностранные компании, работающие на территории различных конфессий в одной стране, были бы еще и партнерами (например, связаны общей инфраструктурой проектов, создающей центростремительные тенденции в интересах племен, могущих сгладить имеющиеся противоречия и создать единую мотивацию к долгосрочному сотрудничеству на благо всех соплеменников). Эта матрица показала свою жизнеспособность.
Но есть еще и политические риски особого характера ‒ вдруг, например, эмбарго…
‒ Может ли Сирия превратиться в энергетический хаб для нефтяных и газовых труб с Персидского залива?
‒ Я считаю, что это, с учетом нынешней ситуации в регионе в целом, ‒ отдаленная перспектива. Пока не дали желаемого результата попытки урегулирования кризиса в Сирии, которые предпринимаются в рамках мирной конференции «Женева-2». Многие эксперты считают, что дипломатические усилия РФ, США и ООН имеют слабую вероятность на успех. Не соглашусь. Главное, чтобы влиятельные государства как можно скорее заняли единую конструктивную позицию, поддерживая в Сирии любые силы, заинтересованные в мирном урегулировании конфликта и формировании переходного правительства национального единства. Тогда со временем здесь будет много своих энергетических проектов. Например, нефтепровод «Ирак ‒ Сирия (нефтеналивной порт)». Есть все предпосылки, опять-таки при условии урегулирования конфликта, его создать. Мы обсуждали это с руководством Ирака и Сирии и пришли к полному согласию. Проект может быть реализован с привлечением российских и итальянских компаний.
‒ Власти Иракского Курдистана намереваются увеличить поставки нефти в Турцию (и через неё) благодаря строительству новых трубопроводов. Каким образом это может отразиться на деятельности российских нефтегазовых компаний в Курдистане?
‒ Только положительно. Чем больше инфраструктурных проектов, тем лучше для развития территорий, процветания населения и, конечно, для бизнеса. Но, как известно, в отношениях между Багдадом и курдским правительством есть проблемы, которые могут сказаться на работе компаний. В тоже время надо учесть, что Курдистан крайне заинтересован в развитии нефтедобычи, да и центральное правительство не ставит под сомнение значимость деятельности зарубежных энергетических предприятий. Оба правительства понимают, что работа иностранных партнеров осуществляется в целом в интересах населения Ирака. Что касается наших компаний, то благодаря последовательной политике российского руководства для них созданы приемлемые условия деятельности почти повсеместно. Политический риск остается, но я не поставил бы его даже на второй план.
Ирак прошел тяжелый, кровавый путь, и по сей день в стране не утихают взрывы. Но заметьте, конституцию они приняли, выборы провели, коалиционное правительство сумели создать, общенациональные интересы отстаивают во всех проектах (даже с некоторым перегибом, если говорить о работе нефтяных компания в столь сложной обстановке).
В конце апреля этого года в стране должны пройти парламентские выборы ‒ это очень серьезное испытание. Если они сумеют пройти его, укрепив консолидацию общества, значит, лидеры Ирака и Курдистана идут по пути руководства Ливана, учитывают многовекторность общественных интересов и целей, стремятся к компромиссу. Это был бы огромный успех.
‒ Есть мнение, что у руководства Курдистана существует пространство для маневра перед Багдадом, потому что в провинции работают по системе СРП «большие американские менеджеры».
‒ Что собой представлял Курдистан после войны? И кто туда стремился в 2005 году? Только малые и средние «авантюрные» компании, с которыми центральное правительство не вело никаких переговоров, сделав ставку на отраслевых грандов ‒ Эксон, BP, ЛУКойл, Тоталь… А Курдистан не от хорошей жизни поставил на небольшие, крайне рискующие, но быстрые в производстве фирмы. Прошло время. Кто выиграл? Курдистан экономически ожил и добился результатов в интересах своего народа и населения всего Ирака, в чем я глубоко убежден. А год назад сюда потянулись и крупные компании.
Думаю, центральному правительству в ряде некурдских провинций следовало бы поступить также.
‒ Влияют ли на позицию руководства Ирака амбиции американских и западноевропейских компаний?
‒ Когда коалиционные силы меняли в стране режим, практически все СМИ заявляли: Америка захватывает ‒ в первую очередь ‒ нефть и газ. Я и тогда говорил, что не в том причина. А сегодня мы видим, что компании США участвуют в тендерах на равных с другими условиях. И центральная власть, и руководство Курдистана, отстаивая свои интересы, ориентируются на присутствие разных партнеров ‒ китайских, российских, европейских, американских…
Сегодня многие, говоря о сути сирийского конфликта, упрощают его даже до претензии Катара, поддерживающего крайнюю оппозицию, на выход в Средиземноморье с собственным трубопроводом, для чего, дескать, Дохе в Сирии нужно иметь «собственное» правительство. Это глупость. Невозможно представить, чтобы на Ближнем Востоке ‒ прародителе цивилизации со сложнейшей историей и тесным переплетением судеб многих народов ‒ лидеры государств не понимали, что преследование названной цели обернется тупиком, страшной бедой.
К огромному сожалению, сегодня не только в Сирии продолжают гибнуть люди. Беда не оставляет и Ирак. Однако там, где в этой стране работают зарубежные компании, ситуация стабилизируется и энергетические проекты осуществляются, хотя и с большим трудом.
‒ Каким образом может измениться подход нефтегазовых компаний к работе в Иране в случае положительного исхода переговоров между Тегераном и Западом? На что тогда могут рассчитывать российские компании?
‒ Прежде всего, я надеюсь, что включение Ирана в переговорный процесс наконец-то избавит его от санкций, от изоляции. И тогда может коренным образом измениться ситуация на энергетическом рынке огромного региона. Нет сомнений, что на нем обострится конкурентная борьба, но это созидательное, а не разрушительное явление. А пока та же Саудовская Аравия рассматривает Иран и Ирак именно как конкурентов-противников на поле боя. И Сирию представляет как форпост для противостояния экономической конкуренции.
В целом сейчас атмосфера для работы наших компаний в Иране вполне терпимая. Более того, российским руководством за последнее десятилетие на всем Ближнем Востоке сделано очень много для продвижения отечественного бизнеса, подписаны соответствующие соглашения. Поэтому когда приезжает российская компания, её практически всюду встречают нормально. Что уже есть успех. Однако то, что Москва долгое время содействовала стабилизации ситуации в Иране, вовсе не свидетельствует о расчете на деятельность в стране только российских компаний.
Как в отношении Ирана, так и в отношении Ирака политика России всегда была предельно выверенной и последовательной. Москва предлагала мирный выход страны из изоляции и не меняла своей позиции в самые страшные для Ирака годы. А после войны наши компании приняли участие ‒ на конкурсной основе ‒ во вполне достойных проектах. Считаю, что и в Иране российские фирмы, пользуясь отечественной государственной поддержкой, должны завоёвывать свои проекты в конкурентной борьбе.
‒ Каковы перспективы трубопровода «Иран ‒ Ирак ‒ Сирия»? Если хорошие, то сможет ли их газ выйти на европейский рынок?
‒ Я вижу ещё два подобных проекта, и все они вполне реальны. Хотя тут надо многое просчитывать, взвешивать. И очень важно учесть, какие государства обеспечат наибольшую надежность реализации проекта благодаря собственной политической стабильности.
Второе (и крайне выгодное) направление трубопровода ‒ на Пакистан и Индию. В обеих странах газ, что называется, оторвут с руками. Однако необходима серьезная работа нескольких групп высококвалифицированных специалистов для определения, куда выгоднее продавать газ ‒ в Южную Азию или в Европу.
Третье направление ‒ Китай, который уже хорошо сошелся с Ираном по поставкам нефти и рассматривает варианты по газу.
Правда, есть и четвертый интересный проект ‒ терминал СПГ у Персидского залива (для конкуренции с Катаром), что, наверное, и будет сделано в благополучном будущем Ирана.
Все названное вполне реально воплотить в жизнь, но лишь в условиях политической стабильности. И не только в Иране, но и в странах-транзитерах.
‒ В случае если газ потечет в Европу, могут ли пошатнуться позиции российских поставщиков на рынках ЕС?
‒ Конечно. И не только в этом случае. Вот Америка как бы неожиданно для нас стала добывать больше газа (не важно, какого ‒ пусть сланцевого) за счет масштабного бурения и запуска месторождений трудноизвлекаемых углеводородов. Тем самым газ Катара высвободился для поставок в Европу. Конкуренция! Вроде бы и труб никто никуда не тянул, но Америка как потребитель свои ворота для газа закрыла. В результате пошло перераспределение газового баланса в мире, что ударило и по нам.
Кстати, ради стабильности на южных рубежах России и для реализации наших геополитических интересов было бы ценным участие отечественных компаний в крупных инфраструктурных проектах Ирана, Ирака и других стран. В том числе в строительстве трубопроводов, если, конечно, это будет выгодно для нас.
Учитывая значимость конкурентного взаимодействия для развития мировой энергетики, Россия давно предлагает зарубежным компаниям сотрудничество как на своей территории, так и вне её. Такие предложения делались и Катару, но согласия достичь не удалось. Жаль. Но зато сегодня у нас присутствуют и Эксон, и BP, и Тоталь, и Шелл. Идет интеграция на наших проектах и обсуждаются совместные проекты вне России. Если будем продолжать эту линию, станем участниками и в строительстве трубопроводов, и в обустройстве месторождений в Иране, Ираке.
Интеграция не ослабляет международную конкуренцию, но, сдерживая опасное противостояние, переводит её исключительно в экономическое русло…
А в Европе, повторю, рынок достаточно насыщен углеводородами. Зато в Китае, Индии, Пакистане их активное потребление гарантировано на ближайшие 20 лет.
‒ Как Вам видится будущее ближневосточных и североафриканских стран Средиземноморского региона?
‒ Регион обретает новую жизнь. Идет не параллельное, но во многом схожее политическое переформатирование стран. В послевоенный период, в 50‒60-е годы прошлого века, они сформировались как государства, а сейчас ‒ явное переформатирование. И там, где успевают это хорошенько обдумать, быстрее стабилизируется обстановка, появляются благоприятные политические и экономические перспективы.
Сказанное относится и к энергетическому потенциалу стран. Он обретает новое дыхание. Невозможно, например, остановить энергетическое развитие того же Ирана, хоть 10 раз вводи эмбарго. Иран и Ирак как игроки на рынке углеводородов сравнимы с Саудовской Аравией и Катаром. Как их надолго изолируешь? Не получится.
Сейчас мы особенно внимательно следим за первыми шагами по разблокированию ситуации в Иране и трагическими событиями в Сирии. Я полагаю, что в обеих странах вектор развития будет положительным. Тем более что по отношению к ним позиции США и России, как мне кажется, сближаются. Дай Бог, чтобы и другие государства действовали в этом направлении, помогая восстановлению мира и полноценной экономической жизни.
А наши нефтегазовые компании, как я уже говорил, способны не только рисковать, но и находить общий язык с властями любого уровня и разными группами влияния, помогая (насколько позволяет статус зарубежного бизнес-партнера) налаживать мирную жизнь. Так было и в Алжире в период обострения гражданского противостояния, и в Колумбии, переживавшей тяжелые времена, когда компании из других стран туда нельзя было заманить никаким калачом. А мы лишний раз убеждались в том, что энергетические проекты возвращают государства к жизни, способствуют конструктивному диалогу непримиримых прежде сил, развивают международное экономическое сотрудничество.