Руководитель Высшего горного совета, председатель Совета Союза нефтегазопромышленников России, глава Комитета ТПП России по энергетической стратегии и развитию ТЭК Юрий Шафраник рассказал в эксклюзивном интервью «Эхо планеты» о перспективах развития мирового нефтегазового рынка.
— Каково положение России на мировом газовом рынке?
— Достойное, хотя и не доминирующее. У нас почему-то решили, что для Европы мы незаменимы как поставщики газа. В результате, несмотря на кризис, у других поставщиков сегмент данного рынка увеличился, а у нас уменьшился. И это понятно в условиях конкуренции. Произошедшее должно мобилизовывать, заставлять делать выводы. Надо, как говорится, крутить педали, чтобы велосипед не остановился.
— Каковы, на ваш взгляд, перспективы развития углеводородной энергетики на ближайшие 20 лет? Каким видам сырья будет отдано предпочтение?
— В ближайшие десятилетия углеводородная энергетика останется основополагающей. А вот то, какое место займут другие виды сырья, будет зависеть от экономики и от вектора мировоззренческого развития человечества. Вдруг мы все достигнем просветления и придём к выводу о необходимости снизить темпы развития экономики и стать ближе к природе? Это уже мировоззренческое изменение. Но в любом случае в XXI веке найдётся своё место каждому сегменту энергетики, каждому энергоносителю — ветру, солнцу, газу трубному, газу сжиженному, низкоуглеродным и высокоуглеродным формациям, вязкой нефти, атомной и водородной энергетике. При этом в ближайшие десятилетия углеводородный цикл не утратит своего значения, хотя будут появляться и утверждаться другие виды энергоносителей. И я это только приветствую: чем больше выбор, тем лучше для потребителя, для народа, для мира.
— Выгодно ли Газпрому развивать внутренний рынок газа и способна ли компания в её нынешнем состоянии осилить многочисленные проекты разработки новых труднодоступных месторождений?
— Газпрому, безусловно, выгодно заниматься внутренним рынком газа. Хотя этот рынок по цене менее выгоден, зато он более ёмок: он в два раза больше экспортного.
Что касается новых разработок, то Газпром может заниматься проектами любых месторождений. Вопрос не в том, трудно ли их реализовать, а в том, за счёт чего он будет это делать? Купит ли он технологии и оборудование или создаст их сам? Другими словами, проблема в том, разрабатывает ли Газпром технологии, производят ли в России оборудование по заказу Газпрома или он вынужден покупать его за рубежом? Газпром — это национальное достояние, и вокруг этого достояния должна быть создана соответствующая технологическая инфраструктура. Говорят, что у Газпрома сегодня много долгов и мало ресурсов. Действительно, у него много долгов, но ресурсов-то ещё больше. Можно лишь сожалеть, что у Газпрома огромные долги, и можно пожелать ему добиться кратного повышения эффективности. Средства на это есть. Ресурсов так много, что их объём даже трудно осознать.
— Согласны ли Вы с утверждением, что трубный газ и построенные на нём российские проекты отступают перед сжиженным и сланцевым газом?
— Не согласен. Да, я сам говорил, что эра трубопроводных проектов близка к завершению, но это не значит, что трубопроводные системы уступают своё место. В них вложены сотни миллиардов долларов, российских и не российских, вся Европа опутана ими. Трубопроводы были, есть и в ближайшие десятилетия будут нужны. А то, что параллельно развивается более гибкая система сжиженного газа, это отлично. Плохо то, что мы долго довольствовались только трубными системами. Не разрабатывая новых технологий транспортировки газа, мы потеряли минимум 25 лет. Конечно, пока сжиженный газ обходится дороже, но приближается время, когда можно будет выбирать — поставлять сжиженный газ или трубный.
Что касается сланцевого газа, то внутри России он по определению не может быть конкурентом обычному природному газу, которого у нас очень много. Другое дело, что сланцевый газ может стать конкурентом, если государство вдруг решит разрабатывать какие-то месторождения этого газа.
А вот на мировом рынке сланцевый газ вполне может составить конкуренцию российскому природному газу. Яркий пример тому — США, где его добыча получила значительное развитие. Это произошло за счёт грамотной политики государства, без которой частные компании не стали бы его добывать ещё тогда, когда это было невыгодно. Но в стране создали условия, дали преференции. Это была целенаправленная политика. В результате в определённых случаях и регионах сланцевый газ может стать конкурентом нашему природному газу. И не только он, но и другие виды газа. Всё зависит от экономики, от политики государства, а мы сидим на трубе и мало занимаемся другими видами получения и транспортировки углеводородов. Почему я являюсь ярым сторонником выхода наших компаний за пределы России? Они приобретут опыт, познакомятся с другими технологиями, начнут более гибко воспринимать мир и смотреть на себя в России по-другому. Это обогащает. А если мы ничего не видим, нигде ни в чём не участвуем, уцепились за природный газ, за трубу и Европу, то отставание неизбежно.
— Европейские страны усиленно строят терминалы по сжиженному газу. Не нанесёт ли это удар по нашим действующим и строящимся трубопроводам?
— Каждый проект, каждый трубопровод индивидуален. По какому-то, может, и нанесёт. Значит, нельзя успокаиваться, останавливаться. И надо лучше изучать конкурентную среду.
— Говорят, что Китаю уже не нужен российский газ, и он полностью ориентируется на ресурсы Туркмении и Казахстана. Вы тоже так думаете?
— У меня другое мнение. Даже в самом идеальном варианте через 10 лет, не раньше, Китай сможет получать из этих стран и Узбекистана порядка 60 миллиардов кубов газа, а у него видимая потребность уже сейчас — 250 миллиардов. Не зря китайцы ищут по всему миру новые источники газа и вкладываются в соответствующие проекты. Поэтому российский газ имеет перспективу на китайском рынке. Другое дело, что Китай — одна из самых крутых стран по части определения своей выгоды. Считать, что если мы проведём трубу в Китай, то к нам рекой потекут деньги — крайне ошибочно. Надо хорошенько потрудиться, создать необходимые условия, чтобы за наши нефтегазовые ресурсы Китай платил адекватные нашим ожиданиям деньги.
— Насколько реальными и рентабельными, на ваш взгляд, являются проекты новых трубопроводов, которые прокладываются на западе и востоке России? Эти проекты надо рассматривать как экономические или политические?
— Нет ни одного нефтегазового проекта, который не был бы политическим. Даже если все президенты дружно скажут, что проекты по нефти и газу вне политики, то это будет всего лишь дипломатическая игра. В нефтегазовых проектах политика была, есть и будет, поскольку энергетика — важнейшая составляющая мировой экономики. С другой стороны, можно сказать, что нет ни одного проекта, который бы был сугубо политическим. Если руководство страны принимает решение о реализации нефтегазового проекта, исходя, в первую очередь, из соображений политики, то тем самым оно наносит урон своему государству. Да и компании не станут участвовать не то что в чисто политическом проекте, но и в проекте, где политика превалирует, где просят: «Давай, ради нашей гегемонии вложи два миллиарда!» Грамотные акционеры и профессиональные менеджеры никогда под этим не подпишутся.
— Одним из важнейших направлений деятельности правительства России и нашего государства за последнее время является диверсификация путей поставки энергоносителей. И Дмитрий Медведев, и Владимир Путин говорили о прокладке новых трубопроводов на восток, о возможности поставок нашего сырья по ним в Японию, Китай и США. Речь, в частности, шла о дорогостоящем проекте трубопровода «Восточная Сибирь — Тихий океан». Какова сейчас ситуация со строительством этих трубопроводов? И не ставим ли мы себя этим проектом в заранее уязвимую позицию?
— Для того чтобы добывать, нужна инфраструктура, трубы, заводы, переработка. Нет их — нет добычи. С другой стороны, как только ты построил инфраструктуру, ты ею привязан к конкретному месту. Поэтому ты должен понимать, насколько точно просчитаны все действия минимум на 50 лет вперёд. Я полагаю, что трубопроводные системы на востоке должны появляться. Но тут есть ряд проблем. Мы опаздываем с переходом от нефтяной трубы к газовому потоку. А ведь все восточные месторождения — нефтегазовые. И что, мы и теперь газ жечь собираемся? Тогда некомплексность освоения новых месторождений будет лишь нарастать.
Кроме того, мы отстаём и по фазе переработки. Мы что, только сырьё гнать будем? А строить перерабатывающие заводы на побережье — это неверно, они должны быть приближены к добыче. Иркутск, Красноярск, все города и городки вдоль железной дороги и вдоль трубопровода могут быть задействованы в создании глубокой нефтегазовой химии. Вдобавок отставание в развитии газового сектора будет тормозить и развитие нефтяного. Поэтому необходимо создавать условия для привлечения инвестиций, которые помогут одновременному строительству и трубопроводов, и перерабатывающих заводов. Это позволит добиться баланса в развитии всего региона.
— Какие цены на энергоносители можно считать адекватными сейчас, и какова будет их динамика в будущем?
— У нашего Института энергетической стратегии прогноз на нефтяные цены есть, и мы его пока придерживаемся. Для эффективного освоения новых проектов цена барреля должна быть порядка 60 долларов. Да, в стране имеется определённый экспортный запас. Но надо иметь в виду, например, колоссальный углеводородный потенциал Ирака и Ирана, который раскроется в условиях политической и экономической стабилизации. Я не согласен с прогнозами Мирового энергетического агентства, говорящего о нехватке нефти. Углеводородный цикл обеспечен ресурсами ещё на многие десятилетия. Вопрос в том, насколько эффективна добыча. Поэтому цены на углеводороды будут колебаться, взлетать и падать. А цены на газ, электроэнергию, бензин будут зависеть от готовности потребителя платить. У нас нефти и газа достаточно для внутреннего потребления, поэтому у государства хватает рычагов, чтобы обеспечить приемлемый тарифный уровень. Приемлемый — не значит низкий. Приемлемый — то есть, соответствующий развитию производства, соответствующий налоговой базе и в целом состоянию экономики страны.
Беседовал Геннадий Чародеев
Юрий Шафраник родился 27 февраля 1952 года в селе Карасуль Ишимского района Тюменской области в крестьянской семье. После окончания Тюменского индустриального института работал на нефтегазовых месторождениях Сибири. В 1990 году был избран председателем Тюменского областного Совета народных депутатов, а в сентябре 1991 года его назначили главой администрации Тюменской области. В январе 1993 года Юрий Шафраник стал министром топлива и энергетики. В середине 1990 годов он принял участие в формировании вертикально интегрированных компаний в нефтяной промышленности. Возглавлял разработку концепции, а затем и подготовку Энергетической стратегии России. В настоящий момент Юрий Шафраник является председателем Высшего горного совета, председателем Совета Союза нефтегазопромышленников России, членом Президиума Академии горных наук, Академии технологических наук, Международной академии топливно-энергетического комплекса, а также председателем Комитета Торгово-промышленной палаты России по энергетической стратегии и развитию топливно-энергетического комплекса. Юрий Шафраник — президент Фонда «Мировая политика и ресурсы». Доктор экономических наук.