Правда и мифы о Муравленко

О Викторе Муравленко написаны книги, сняты фильмы, опубликована масса воспоминаний. Далеко не все из них соответствуют правде жизни. Накануне 100-летнего юбилея мы встретились с Галиной Запорожец. Все 12 лет, пока Виктор Муравленко возглавлял Главтюменнефтегаз, она была его референтом, правой рукой начальника главка.

Памятник нерукотворный

‒ Галина Павловна, характеризуя Виктора Муравленко, сегодня зачастую используют штампы. Маршал нефтяной победы, главный нефтяник, нефтяной король Советского Союза, выдающийся руководитель, талантливый организатор…

‒ Виктор Иванович действительно был организатором от Бога. Он просчитывал все ходы наперёд. Скажем, в главк пришли первые 30 «Татр» (как мы их получали из Чехословакии ‒ это целая история!), а Виктор Иванович говорит своему первому заму Матвею Марковичу Кролу: отдай «Татры» строителям. Вы знаете, кто такой Крол? Интендант Берлина с мая 1945-го, два года обеспечивал трёхмиллионный город продовольствием. У нас же он занимался всем снабжением ‒ от дуста, которым травили комаров, до гвоздей и лопат. Ничего же не было! А тут «Татры» отдай! Крол хватается за валидол. Уволюсь, мол, но не отдам. Муравленко уговаривает: ну, отдай, Матвей, задолжал я им. После Виктор Иванович объяснил своё решение Кролу: «Ну и что ты спорил со мной? Ведь если они не сделают нам дороги, как твои «Татры» будут ходить? Вот пусть и делают! Кто им технику даст, если не мы?» В этом был весь Муравленко, ему надо было организовать добычу нефти. Я его часто сравниваю с Георгием Жуковым, того тоже часто упрекали в чрезмерной жестокости, что он посылал на гибель людей. А он организатор! Да, там полк погиб, зато здесь 10 дивизий спасли. Организаторы на жизнь смотрят иначе.

‒ Но за штампами не видно человека, некий памятник получается. А каким Виктор Иванович был в жизни? На работе, дома…

‒ С ним было интересно. С юмором у него всё было в порядке, он сам участвовал в розыгрышах. Весёлый, смеялся как ребёнок, до слёз. Высоко образован. Мог сесть и сыграть на пианино, хорошо пел. Заядлый охотник, чучело подаренного им глухаря до сих пор у меня дома стоит. Но однажды заходит и говорит: всё, больше на охоту не поеду, жалко зайцев, пищат, как дети. И на самом деле ‒ больше не ездил. Страстный болельщик, не пропускал ни одну домашнюю игру созданной им в Тюмени футбольной команды «Нефтяник». Очень впечатлительный. Мог отдать посетителю при необходимости последнее лекарство ‒ своё. Не переносил слёз. Когда об этом узнали, начали пользоваться, заходили в кабинет и ревели с порога. Чрезвычайно требовательный, но с ним можно было спорить, если ты знал, что докажешь свою точку зрения. Иначе не спорь, потому что потеряешь доверие. Умел ругаться, но не без дела. Причём точно знал, на кого можно, а на кого нельзя повышать голос. Работал день и ночь, домой приходил только ночевать, если не в командировках. Наши мужики, что ездили с ним на Север, не поспевали за ним бегать. Чрезвычайно семейный человек. Обожал детей. Ел вместе с нами в одной столовой, принимал участие в разговорах. Он был живым человеком, знающим, стойким, с очень сильным характером. У него было величайшее чувство собственного достоинства. Никто никогда не повысил на него голос. И когда распространили слух, что причиной смерти Виктора Ивановича стал неприятный разговор с министром, мне было просто смешно.

Умереть со знаменем в руках

‒ И кто распространял слухи?

‒ Владимир Филановский. Он работал у Муравленко ещё со времён Средне-Волжского совнархоза: Виктор Иванович ‒ начальником управления нефтяной и газовой промышленности, Владимир Юрьевич ‒ главным инженером. Так они и прибыли в Главтюменнефтегаз. Четыре года спустя Филановский, он был кабинетным работником, ушёл в Миннефтепром, а потом его назначили начальником отдела нефтяной и газовой промышленности Госплана СССР. Я поинтересовалась у Филановского, зачем искажать действительность, и он ответил: «Умирать надо со знаменем в руках»… Может, он и был прав. Такие тогда были времена.

‒ Но о том, что Виктор Иванович умер после «тяжёлого разговора» с «новым» министром нефтяной промышленности СССР Николаем Мальцевым, рассказывают до сих пор. Мол, Муравленко вышел из кабинета министра взволнованный, врач предложил ему прилечь на диване в приёмной, но он отказался, попросив вызвать машину до гостиницы «Россия». В холле, не дойдя до своего номера, он присел в кресло. После этого, как правило, добавляют: «изношенное сердце легендарного нефтяника не выдержало перегрузок»…

‒ Изношенное сердце действительно не выдержало перегрузок, у Муравленко к тому времени было три серьёзных инфаркта. И накануне очередной командировки лечащий врач профессор Николай Иванович Кардаков открыто сказал ему, что поездка в Москву, на сессию Верховного Совета СССР, может стать последней. Но Виктор Иванович лишь отшутился: «Что же мне, дома умирать теперь?» Вот только не надо делать из Мальцева монстра. Во-первых, Муравленко сам рекомендовал его в министры. А во-вторых, Виктор Иванович позвонил мне из приёмной министра по ВЧ и поинтересовался судьбой тренера нашей футбольной команды «Нефтяник». Того арестовали за перепродажу «Волги», выделенной ему Муравленко. Пока я звонила мужу, а он возглавлял партком областного УВД, Виктор Иванович шутил, рассказывал о снохе, которая приехала за ним в Москву. От мужа я узнала, что футболиста-спекулянта выпустят в 5 часов. И Виктор Иванович тут же поручил: выдать ему 300 рублей, отвезти в аэропорт, запихнуть в самолёт, и чтобы больше о нём не было слышно. Я поинтересовалась, как там в Москве. «Да ничего, всё в норме, ‒ заметил Виктор Иванович. ‒ Жарко только, сейчас поеду в гостиницу». В тот вечер Муравленко планировал ещё встретиться с нашим Героем Соцтруда Александром Филимоновым.

‒ Но если Мальцев не виноват, что же тогда произошло в тот роковой день?

‒ Виктор Иванович умер не потому, что ему вдруг стало плохо после разговора с министром. Он потерял баллончик с лекарством от астмы, который ему из Франции привёз Сабит Оруджев. Муравленко стеснительный был, постоянно прятал баллончик в носовой платок, подносил его к лицу и вдыхал, и никто не обращал на это внимание. Так вот баллончик нашли в машине между сиденьем и дверью. Было очень жарко, у него случился приступ астмы, а баллончика под рукой не оказалось. Он умер прямо в «Жигулях», пока его вёз наш переводчик. Возле гостиницы Виктора Ивановича вынесли на улицу, занесли в холл, посадили в кресло, но помочь ему было уже нельзя, врачи лишь зафиксировали смерть.

Фантазёров очень много

‒ Да, история со злодеем Мальцевым звучит гораздо драматичнее. Министр требовал у Муравленко невзирая ни на что нарастить в Западной Сибири добычу нефти до миллиона тонн в сутки, а тот сопротивлялся…

‒ Не слушай никого. Цифру в 500 миллионов тонн нефти годовой добычи по Западной Сибири ‒ не 365, а 500! ‒ называл сам Муравленко. Борис Щербина, секретарь Тюменского обкома КПСС, в мае 1969-го собирался в Новосибирск с докладом на научную конференцию Академии наук СССР по развитию производительных сил Сибири. И Виктор Иванович вместе с главным геологом главка Юрием Фаиным сидели в тот вечер и считали все возможные варианты. После этого Муравленко попросил меня отнести бумаги с этой цифрой Борису Щербине, я была вхожа в его семью. Понимаешь это? Есть же документ за подписью Муравленко, есть выступление Щербины, где он впервые заявил, что «недра Тюменской области имеют ресурсы, которые могут обеспечить добычу нефти до 500 миллионов тонн и газа ‒ 600‒700 миллиардов кубометров в год».

‒ Нередко появляются воспоминания, как тот или иной герой встречался с Муравленко, и тот изливал душу, рассказывал о непростых отношениях с обкомом партии и министерством, сетовал, что дальше такого прессинга не выдержит и, наверное, подаст в отставку…

‒ Сейчас фантазёров очень много. Один, например, сказал, что ходил к Виктору Ивановичу домой чай пить, а Клавдия Захаровна им подавала… Никому не верь! Виктор Иванович никогда ни с кем ни чем не делился. Взаимоотношения можно было только наблюдать. С Щербиной Муравленко сразу сдружился, они были единомышленники, они разговаривали, как я с вами, в любое время, в любую минуту. Они постоянно ездили встречать правительственные делегации. А сколько их тогда было! Однажды Николай Байбаков привёз в Тюмень председателей госпланов всех 15 союзных республик! С Богомяковым они жили один в один. У них даже разногласий никогда не было. И как обком, министерство могли Муравленко помешать, когда снабжение Главтюменнефтегаза шло отдельной строкой, минуя Миннефтепром?

Костоломная машина

‒ Виктору Ивановичу приходилось обращаться за помощью к сильным мира сего?

‒ Они постоянно общались. У Муравленко в кабинете была прямая связь с правительством. Косыгин звонил ему по ВЧ каждую неделю, а Байбаков звонил через день. Как объяснить? Шёл процесс. И в этом процессе принимали участие главы государства. Все наряды главка шли с красной полосой. Тюменской области давали всё, чтобы она быстрее развивалась. Потому что это надо было всем. Не надо забывать, что была холодная война. Нефть давала валюту стране, нефти надо было много. Поэтому давали всё, но и требовали соответственно. У меня есть стенограмма совещания с участием Щербины и Михаила Тимофеевича Ефремова, заместителя председателя Совета министров СССР. Ефремов обращается к Муравленко: «Товарищ Косыгин прямо просил рассмотреть вопрос и дополнительно дать 1‒2 миллиона тонн нефти в этом году. Нефть нам сегодня нужна как воздух. Если бы вы сказали: мы даём полтора-два миллиона тонн, дайте мне 300 машин, десяток тракторов, ‒ мы готовы этот вопрос рассмотреть при всех трудностях в стране. Сегодня вы молчаливы в этом вопросе. Я вас насиловать не буду и не собираюсь». Муравленко просили, потому что понимали: приказать ему невозможно. И Виктор Иванович отвечает: «Подумаем». Он собирал всех своих замов, они думали и давали стране нефть. При этом замы не вылезали с Севера. Каждый из них каждый месяц по 20 дней, а то и более, проводил в командировках. Они практически не сидели в кабинетах.

‒ Юрий Шафраник часто сравнивает Главтюменнефтегаз с армией, с мощнейшей мобилизацией, с костоломной машиной. Чуть-чуть не выдержал, сдали нервишки ‒ и в расход…

‒ Это действительно была школа жизни. Какие из мальчиков выросли начальники объединений! Алекперов, Богданов, Шафраник… Это же идеальные были ребята, умницы. Воспитывались они на тех требованиях, которые заложил Виктор Иванович. Как работал сам главк? В первую очередь ‒ Север. Всё остальное потом. Если тебе позвонил северянин ‒ час, два, но обязан решить вопрос. В крайнем случае ‒ сутки. Не можешь сам, тебе помогут. Работали практически круглые сутки. В главк ведь пришли ребята. Всем нам было около 30: главному энергетику ‒ 30, главному механику ‒ 35, главному буровику ‒ 32. И все начальники на Севере были такие же: Лев Чурилов, который потом стал министром нефтяной промышленности СССР, возглавил Юганскнефть в 30 лет. Самым младшеньким у нас был Фёдор Маричев в Урае, ему было 28. Самый старший ‒ Борис Осипов, начальником Мегионнефти он стал в 39. А во главе всего ‒ 53-летний Виктор Иванович Муравленко, ровесник моей мамы.

‒ Муравленко ведь приехал в Тюмень со своими замами.

‒ В объединении «Тюменнефтегаз» нас было мало, а главк расширился. И он привёз с собой тех, с кем раньше работал, 30 человек. Главного бухгалтера Владимира Деринговского, Матвея Крола, Евгения Павлова, Владимира Филановского… Он же понимал, что в Западной Сибири предстоит поднимать новый нефтяной район. Этим он занимался на Сахалине и в Поволжье. Причём Филановскому Муравленко отдал первую выделенную для главка квартиру, так как он сразу приехал с женой и двумя детьми, а сам поселился в гостинице «Заря».

Судьбоносная встреча

‒ Как вы познакомились с Муравленко?

‒ Первый раз мы встретились в сентябре 1965-го в кабинете у Валентина Шашина, на Старой площади. Как раз решался вопрос о создании Министерства нефтедобывающей промышленности СССР, возглавить которое должен был Валентин Дмитриевич. Я работала в Тюменнефтегазе начальником отдела бурового оборудования и спецмашин, и он помог мне годом ранее достать на Волгоградском заводе «Баррикады» буровые установки для нефтяников Усть-Балыка, поэтому я могла войти к нему в кабинет. Вот я и вошла. Там сидел Муравленко, и Шашин сказал: «Виктор Иванович, отдай ей бумаги, она быстро обежит все управления и соберёт нужные подписи»… После этого я уехала в отпуск.

‒ Полагаю, эта встреча стала для вас судьбоносной.

‒ Сложно сказать. Когда я вернулась в Тюмень, меня пригласили к Муравленко. Ну, думаю, сейчас будут песочить. Александр Филимонов, наш директор Усть-Балыкской конторы бурения, в «Тюменской правде» статью накатал, что я забрала у него баржу с оборудованием, отправила её в Сургут и сама уехала в отпуск, а он тут остался бедный-несчастный. Захожу, Муравленко просит рассказать, почему я так поступила. Я и рассказала. Тут Виктор Иванович и говорит: «Вы не хотите работать у меня помощником?» ‒ «А что я делать буду?» ‒ «Да я ещё и сам не знаю». Общаться с ним было очень легко, ведь он такой эмоциональный! «А подумать можно?» ‒ спрашиваю. «Можно!» ‒ отвечает. Дохожу до своего рабочего места, а коллеги меня уже поздравляют с назначением. Оказывается, пока я шла по коридору, Муравленко распорядился, чтобы на меня приказ о переводе подготовили.

‒ Тяжело было работать с Муравленко?

‒ Для меня ‒ нет, хотя многие его боялись. Он доверял людям. Ко мне первое время присматривался, нагружая заданиями. А через два года отдал печать главка и два факсимиле ‒ своё и главного инженера. Кроме того, дал право распределять всю почту по замам и контролировать исполнение поручений. Сутки по времени стали ещё короче. Приходилось порой засиживаться допоздна, и Виктор Иванович звонил мужу часа в два ночи домой: «Ну что, Леонид, ждёшь Галину? Так ты её скоро не жди, мы ещё только на пятой странице доклада». Все эти доклады, подлинники от первой читки, у меня до сих пор по папкам лежат… Только сейчас, с возрастом, понимаешь, что время бежит слишком быстро, боишься не успеть. Такое восприятие жизни было и у Виктора Муравленко.

‒ Над чем, кроме докладов, приходилось работать?

‒ Проблем хватало. Ведь всё тогда только начиналось. Муравленко всерьез предлагали, например, прорыть каналы и возить по ним на платформах оборудование или проложить по всей Западной Сибири тоннели метро. Речь шла даже о дирижаблях, которые возили бы оборудование на подвеске. Последнюю идею поддерживал Борис Евдокимович Щербина. Все эти идеи рассматривались в Академии наук, на технических советах. «Ну хорошо, мы не против, ‒ вроде бы соглашается Муравленко, ‒ только вы сделайте сначала причальную стойку для дирижабля». Никто, конечно, её не сделал! А попробуй удержи дирижабль, да ещё с оборудованием на подвеске! У нас одна буровая лебёдка 25 тонн весила. Муравленко прекрасно знал, какие на Севере бывают ветры. Вот и возили оборудование на баржах по рекам да самолётами. Благо Виктору Ивановичу удалось договориться с генеральным конструктором Олегом Антоновым, и по особому разрешению Косыгина нам выделили «Антеи». Помню, как Муравленко и Щербина бились за то, чтобы союзные республики строили города. И получилось ведь! Города построили.

‒ А Виктор Иванович ещё и государственную экзаменационную комиссию в Индустриальном институте возглавлял…

‒ Не только ГЭК возглавлял, но и преподавал, брал студентов-дипломников. Они все у нас работали. Виктор Иванович с ними часто общался. Они любили его. Он же спокойный, разговаривал с ними на равных. Вы же чувствуете человека, который заинтересован в вас лично. Кроме того, Муравленко читал лекции каждому выпуску в военном училище. Его интересно было слушать…

Жизненная дрессировка

‒ Очень часто журналисты задают вопрос, причём такой не совсем умный: а вот если б жив был Виктор Иванович, то Главтюменнефтегаз сохранился бы? И смотрят так вопросительно. Чего ждут, не знаю. Конечно, нет. Дисциплина уже пошатнулась, когда главк возглавил Роман Кузоваткин, наш Самотлор Иванович. Ребята все выросли, стали начальниками объединений, абсолютно равными по развитию, по жизненной дрессировке. И вот одного выбрали в начальники, а все они знают ровно столько же. Ситуацию пробовали удержать, когда министром нефтяной промышленности СССР назначили Василия Динкова, его первым замом ‒ Владимира Филановского, а начальником Главтюменнефтегаза ‒ Валерия Грайфера. Но с этими ребятами, которые выросли, которые знали цену себе и той жизни, которую прожили, уже трудно было разговаривать. У каждого объединения было своё «Я». Требовалась совершенно другая форма управления…

Андрей Фатеев