Любая война кем-то оплачена
По мнению Юрия Шафраника, председателя Совета Союза нефтегазопромышленников России, председателя правления Международной группы компаний «СоюзНефтеГаз», Ливию ждет многократный передел в системе недропользования, что, впрочем, не означает прямого нарушения заключенных ранее контрактов. По словам нашего собеседника, будущее российского бизнеса в этой стране зависит, прежде всего, от усилий самих отечественных компаний.
Процесс пошел
- 1 сентября Россия признала Переходный национальный совет действующей властью в Ливии. Согласно утверждению спецпредставителя президента по странам Африки Михаила Маргелова, руководители оппозиции заверили его, что все соглашения будут соблюдены. Каков Ваш прогноз на этот счет? Произойдет ли передел в нефтегазовом секторе Ливии?
– Непременно. Война сама по себе есть передел, и уже идет передел политический, но политики без экономики не бывает. Любая война кем-то обязательно оплачивается. Когда Ирак напал на Кувейт, ответной ударной силой была Америка, много денег потратившая затем на восстановление Кувейта и изоляцию Ирака. Но, в конечном счете, все было с лихвой оплачено Кувейтом и Ираком – их нефтью.
Что касается обещаний новой власти, то представьте, что вы заложили свою квартиру и получили деньги. Вы стали бы их вкладывать под уверения Переходного совета?
Дело ведь не только в Ливии, а в общем процессе, охватившем в разной степени все арабские государства от Марокко до Бахрейна. И процесс этот будет длиться не год, не два, а минимум десятилетие, усиливаясь или ослабевая в зависимости от многих факторов. Сегодня государственное устройство, структура власти, механизмы управления, сформированные в этих странах в 50–60-е гг. прошлого века, достигли пика противоречий – в первую очередь – с религиозно-этническими и социальными запросами населения. В Египте, к примеру, не стало Мубарака. Но теперь там требуют устранить от власти военных. Устранят – и что? Да то, что между собой будут воевать гражданские группировки. И пока все это не переварится в социальном котле, люди не успокоятся. Дай Бог им лет за 10 эту беду перенести и преодолеть – и без большой крови.
В целом нестабильность региона можно назвать данностью, объективной действительностью нынешнего исторического отрезка. Надо этого бояться жителям других стран? Нет, но понимать и учитывать происходящее необходимо.
В Ливии (в том числе) социально-политический нарыв зрел без вмешательства извне. (Хотя и на стороне всегда находятся «хирурги», готовые придти на помощь – в большей степени самим себе. В результате вмешательство извне практически всегда гарантировано.) Но поскольку внутренние противоречия в стране достигли предела, произошло активное выступление-наступление наиболее радикальных сил. Первая волна этого шторма – причем во всем регионе – поднята крайними радикалами исламского, алькаидского толка. В Ливии, с учетом ее истории, внутренние конфликты и разбирательства были предрешены, поскольку «единство» племен скрепляла только диктаторская власть лидера. Его не стало, а опыта договорного сосуществования у племен нет (разве что на пару дней по частному поводу). Так что они – племена и религиозно-политические группировки – еще долго будут разбираться между собой.
Там даже партий нет (или иных выразителей не только племенных, кланово-классовых, но и общегосударственных интересов). А когда появятся, то и между ними, безусловно, начнется борьба за сферы влияния.
Означает ли это – если вернуться к нашим экономическим интересам, что завтра отменят контракты, заключенные при Каддафи? Нет. Но это и не значит, что они будут легко реализовываться, поскольку, повторюсь, идет процесс оформления новых сил, их договоренностей между собой. Но чтобы не остаться в стороне от этого процесса, надо активно, но не лихорадочно, а последовательно, заниматься проектами в Ливии. И на политическом уровне, что уже происходит, и, особенно, на уровне компаний. Ведь на политическом уровне могут договориться, а компании в это время будут «спать», и тогда у них, естественно, отберут то, что есть.
– А почему у СоюзНефтеГаза нет проектов в Ливии, несмотря на то, что Вы возглавляете Российско-Ливийский деловой совет.
– У нас были планы относительно Ливии, но к конкретным проектам мы так и не перешли. Я склонен рисковать, но при Джамахирии если что-нибудь происходило, то никогда нельзя было понять, по какой причине. Кто, допустим, может снять министра? Народное собрание министерства, народное собрание района, народное собрание города, народное собрание страны. Кто может назначить министра? Те же собрания. А кто за этим решением реально стоит? Отвечают: «Народ». Мне это непонятно.
– И, наверное, не только Вам. А какую роль сыграло в иностранном вмешательстве желание взять под контроль нефтегазовый сектор?
– Не первую и не вторую. Конечно, выгодно воевать там, где войну чем-то оплатят. В Ливии есть углеводороды, но не они спровоцировали военное вмешательство.
Не спать
-- Как все-таки необходимость оплачивать услуги НАТО скажется на интересах российских компаний, работающих в Ливии? Не потеряют ли они контракты, активы в ходе этого передела?
– Будут спать – потеряют. Чтобы не отобрали, надо выдвигать лоббистов, объединяться: для этого и существуют такие формы, как Деловой совет. И тогда органы российской государственной власти смогут целенаправленней помогать компаниям. Сейчас политическое руководство страны, МИД делают достаточно для создания благоприятной атмосферы за рубежом. В большинстве стран за 10 лет сформировано нормальное отношение к российскому бизнесу – в одних чуть лучше, в других чуть хуже, но нормальное. Вопрос в игроках. В нашем бизнесе, если говорить о прямых инвестициях, все еще преобладают две тенденции. Первая – иждивенчество, засевшее в сознании с советского времени, когда государство обеспечивало даже не содействие, а международную организацию проектов.
Нефтегазовые ресурсы в мире, по большому счету, уже поделены, и влезать в проекты становится все тяжелее, а мы все ждем, когда президент съездит, что-то подпишет и тогда кто-то что-то получит. Нигде в мире нет подобного подхода. На Западе компания сначала сама обеспечивает возможности для работы за рубежом, а потом идет за политической поддержкой. Для достижения результата надо огромные усилия прикладывать. Мы жили наследством Союза, который много вкладывал в развитие производительных сил, учил людей и обеспечивал – в целом – хорошее отношение к нам за пределами страны. Но сейчас уже сами компании должны направлять деньги в инвестиции, кадры, образование, лоббирование…
СоюзНефтеГаз, например, оплачивает учебу туркменских студентов, ЛУКойл учил и учит иракцев. Но этим единицы компаний занимаются. Единицы находят проект, деньги, вкладывают в страну, причем не обязательно привлекая для этого средства из России. Наша группа компаний, в частности, все проекты на Западе осуществила на западные деньги. Купить же компанию на средства, заработанные в России, – небольшое достижение.
Два фетиша
– И какая же вторая беда препятствует прямым инвестициям?
– Запущенный в конце 80-х – начале 90-х процесс дележки, названный приватизацией. Он нас настолько захватил, что мы пока не можем от него избавиться.
У нашего бизнес-сообщества, да и у журналистов, пишущих об экономике, все еще есть два, я бы сказал, фетиша. До кризиса 1998 года российский бизнес, СМИ, чиновники преимущественно говорили о важности банков и финансов, хотя и раздавались предупреждения, что деньги ради денег не нужны. Когда финансовый пузырь лопнул, бизнес пошел в производство, начался раздел активов, подъем экономики. Тем не менее, 2008 год выявил, что мы ничему не научились. Во всех публикациях октября – ноября 2008 года, посвященных кризису, раздавались призывы спасать финансовый рынок. Но спасать ту же российскую биржу, вливая в нее государственные средства, – ошибочно и даже преступно по той простой причине, что у нас лишь 1% населения связан с так называемыми биржевыми делами. В США – 80%, и там биржу спасают из-за сотни миллионов акционеров паевых, пенсионных, инвестиционных фондов, фондов медицинского страхования. Зачем же нам равняться на американцев? Нам нужно спасать рабочие места, производство, делая в него прямые инвестиции.
Второй фетиш – отсутствие денег на проекты. Я начал бизнес с нуля, взяв 10 млн рублей под свое имя. И на первом месте при создании бизнеса для меня стоял проект. Если есть хороший проект, есть имя, и если на мне ранее уже зарабатывали, то нет проблемы с деньгами. И в мире, и в России денег много. Если кто-то сразу говорит о деньгах, значит, у него нет проекта.
То, о чем пишут сегодня журналисты, – это не прямые инвестиции, а прямое государственное финансирование. Для инвестиций чрезвычайно важны отлаженные правовая и судебная системы. Где мы только не судились – и в Москве, и в Лондоне. Суды – это нормальная практика бизнеса. Но почему все оффшоры выбирают Кипр? Потому что там невозможно договориться с судом ни о чем, что противоречит законодательству, нормам гражданского права, и лучше даже не пробовать. Почему же на Кипре образцовая судебно-правовая система, а в России нет? Мы что – хуже Кипра? Я бы этот вопрос печатал на обложке каждого номера вашего журнала.
В Багдаде спокойнее
– Когда заходит речь о ближайшем будущем Ливии, о перспективах российского бизнеса в этой стране, очень часто проводят параллели с Ираком, мол, Россия многое потеряла с крушением режима Саддама Хусейна…
– Имела ли Россия прежде приоритет в Ираке? Да, безусловно. Мы его потеряли? Разумеется. И это естественно. Мы не конкурировали ни с американцами, ни с французами, поэтому при пересмотре контрактов, как это происходит после любой войны, наши проекты подвисли. Но политическое руководство страны, МИД, Российско-Иракский деловой совет прилагали много усилий, чтобы в Ираке не было откровенного антироссийского настроя. И его нет. Возможно, и был такой всплеск в первые послевоенные годы, но сейчас – нет. Кому-то нравятся русские, кому-то не нравятся, кому-то американцы не нравятся, но в целом условия равные, поэтому те, кто занимался возобновлением работы (ЛУКойл, Газпром нефть), или уже получили, или имеют шансы получить проекты.
– Вам удалось возобновить работу, в частности, на месторождении «Рафидейн»? (Балансовые запасы нефти здесь – более 100 млн тонн. В 2002 г. СоюзНефтеГаз подготовил технико-экономическое обоснование его разработки и подписал соглашение, но начало военных действий привело к замораживанию проекта – ред.)
– Мы все еще ведем переговоры, и не только по «Рафидейну». У нас с иракцами отличные отношения, жаловаться грех, но «Рафидейн» и ряд других месторождений в силу сегодняшней политики страны не попадают в ранг запуска. Иракцы замахнулись на крупные проекты, не запустив в работу ни одного среднего и мелкого месторождения. И это, на мой взгляд, серьезная ошибка. Оптимально разрабатывать 2–3 крупных и 200 мелких, что оживило бы экономику страны. Мелкое, поясню, в кавычках. 120 млн тонн извлекаемые запасов нефти – разве это мелочь? Сейчас иракское руководство свой просчет понимает, а пять лет назад не понимало, решив раздать крупные месторождения. Но из больших компаний, выигравших тендер, мало кто активно работает, разве что китайская. Также явно видны последовательные действия ЛУКойла. Компания построила отличный полевой городок. Туда уже люди прибыли, транспортную логистику наладили, первые тендеры провели. Словом, начинается реальная работа, а не просто обустройство.
В целом же оживление (по сравнению с 3–4 годами ранее) есть, но большой активности, когда утвержден график работ и пошли деньги, нет. Многие боятся рисковать людьми. В стране еще идет настоящая гражданская война между политическими, этническими и религиозными группами. Очень сильна Аль-Каида.
– Что, на Ваш взгляд, послужило толчком к проведению Ираком самостоятельной политики в нефтегазовой сфере в 2009 году?
– Я бы такую черту не проводил: до 2009-го года и после. Идет внутреннее развитие Ирака. Вначале он находился под прямым американским протекторатом. На восстановление инфраструктуры, электростанций шли американские деньги. Затем иракцы подписали с США два соглашения о переходе от прямого протектората к достаточно свободному во внутренней политике государству. Американские войска из городов были выведены, если только сами жители не просили их оставить, чтобы стабильность поддерживать. Тот факт, что они после восьми месяцев митингования все-таки сформировали коалиционное правительство, показывает – стабилизация происходит. Это является определенной предпосылкой для оптимизма: пройдя через большую кровь, невзгоды, диверсионные акты, общество пытается создать форму госуправления в виде коалиционного компромисса. Пока эффект невелик, но худо-бедно шажки в нужном направлении делаются.
И даже по внешнему виду Багдада видно, что 2007-й год, когда я впервые туда приехал после войны и ужаснулся увиденному, и 2011-й представляют, как говорится, «две большие разницы» в пользу сегодняшнего дня. Хотя арабского духа, который мне импонировал непосредственно, а многим – благодаря литературным произведениям (и его сохранял довоенный Багдад), там уже нет.
Журнал «Прямые инвестиции»