Главное – борьба за нефтяные рынки
Последнее время на нефтяных рынках творится нечто, вызывающее беспокойство. Кто-то называет это «штормом», кто-то – «американскими горками», кто-то – «русскими горками», кто-то – «спекуляциями». Во всяком случае, цена на нефть два года назад была выше 100 долларов за баррель, а не так давно она упала ниже планки в 30 долларов. Правда, сегодня виден тренд на повышение, но о его долгосрочной стабильности говорить не приходится. Известно, что нефтяные цены играют чрезвычайно важную роль в формировании российского бюджета. С другой стороны, сейчас у нас достаточно много новых направлений развития экономики, и роль нефти ‒ в перспективе ‒ возможно, уже не так значима. Но нефть крайне необходима для торговли на внешних рынках, поэтому нам важно знать и понимать, что происходит в нефтяном бизнесе на планете.
Об этом наш разговор с одним из крупнейших специалистов нефтегазовой отрасли Юрием Шафраником. В 1990-е годы он был министром топлива и энергетики, а сейчас возглавляет Совет Союза нефтегазопромышленников России.
‒ Юрий Константинович, недавно в Дохе, столице Катара, прошло совещание, на которое собралось, как представляется, впервые, очень много руководителей министерств энергетики нефтедобывающих стран, в том числе почти все, входящие в ОПЕК (Организация стран-экспортеров нефти), ‒ отсутствовал Иран. Россия была представлена нашим министром энергетики Александром Новаком. Подтянулись еще некоторые страны, которые добывают нефть и продают её на мировых рынках. Правда, американцев не было, хотя они в последнее время вошли, так сказать, в первую мировую тройку по добыче нефти.
Чего, на Ваш взгляд, хотели добиться те, кто собрались в Дохе или приняли участие в последнем заседании ОПЕК в Вене?
‒ На этих мероприятиях публично декларировалась (если не считать заявления министра нефти Ирана в Вене) цель ограничения добычи нефти ради повышения её цены. Но что сделали в 2014-ом и в 2015-ом году почти все страны ОПЕК и ведущие мировые нефтяные компании, в том числе и основные российские? Добавили добычу! Берем 2016-й год. Что все опять сделали? Опять добавили!
Почему? Потому что главная цель всех – борьба за рынки. О ней, может быть, никто открыто не говорит, но все её преследуют. При этом конкурентная борьба обострилась до предела. Конечно, все желают высокой цены нефти, но воюют именно за увеличение (или хотя бы за сохранение) своей доли рынка.
Тем не менее, совещание в Дохе обозначило два вектора. Во-первых, все-таки надо встречаться и обсуждать нефтяную тематику. И пытаться выработать способы определенного влияния на цены, делая их приемлемыми для всех игроков рынка. С другой стороны, учитывая ужесточившуюся конкуренцию, нам надо совершенствовать формы и методы действий на этом рынке.
Во-вторых, надо понимать, что энергетический мир за последние 6‒8 лет сильно изменился. Ещё не радикально, но очень сильно. Да, нефть – это главный энергетический товар. Но, например, уже серьезно заявляют о себе возобновляемые источники энергетики. А Япония к 2018 году собирается выйти на промышленное производство метана из газового гидрата. Или взять ту же «сланцевую революцию», ставшую возможной благодаря внедрению передовых технологий добычи нефти и газа в США при создании там соответствующих экономических условий.
Замечу, что с 2000-го по 2010 год Международное энергетическое агентство неоднократно информировало мировую общественность о приближающейся нехватке нефти. Но теперь видно, что нет пика её добычи!
Изменился энергетический мир. Поэтому формат встреч, подобных совещанию в Дохе, следует нацеливать, прежде всего, на деловое обсуждение того, что реально происходит в энергетической сфере. Тем не менее, какие бы решения не принимались в Дохе или Вене, они не гарантируют выполнение конкурентами достигнутых договоренностей.
‒ Плюс к этому на рынке возникает ситуация с возможным переизбытком нефти за счет возвращения Ирана после снятия санкций. Предложение явно перекрывает спрос, да ещё происходит это в разгар мирового экономического кризиса, когда производства стагнируют и потребности в энергетических ресурсах снижаются. Этакий «идеальный шторм» для нефтяного бизнеса.
‒ Полагаю, что об «опасном возвращении» Ирана пока рано говорить. Вот года через два эта тема может стать актуальной. Сейчас важнее, чтобы в Саудовской Аравии, других странах Ближнего Востока и странах-участницах ОПЕК осознали произошедшие перемены.
Почему, например, США «стали благоволить» к Ирану? Да потому что Саудовская Аравия по американской шкале приоритетов съехала с 1-го места на 10-ое. Вчера ещё Америка зависела от нефтяных поставок с Ближнего Востока, и Саудовская Аравия для неё была стратегическим партнером. А сегодня США обеспечены собственной нефтью и готовы стать её экспортёром. У американцев нет нужды в зарубежных экспортерах нефти, но это фундаментальное явление далеко не всеми осознано.
‒ Зачем США пошли по пути самообеспечения нефтью? Не кажется ли Вам, что Америка может уйти в автаркию, полностью обеспечив себя ради этого энергоресурсами? Вот сейчас для американского производства выгодна низкая цена на нефть, хотя для американских же нефтяников это не выгодно. Дилемма.
‒ Экономика Соединенных Штатов Америки чрезвычайно разнообразна и рыночно хорошо сбалансирована. Хотя одни говорят, что высокая цена нефти – это тяжело для Америки, другие считают невыгодной низкую цену… Да, для определенного сегмента экономики выгодно одно, а для другого ‒ иное. Но все уравнивает баланс взаимодействия сегментов.
Соединенные Штаты Америки действуют, исходя из сугубо прагматичных (цинично прагматичных) целей. Мы все время рассуждаем о политических аспектах, о геополитических интересах, а в Америке главный параметр – практичность, обеспечивающая выгоду. И Иран в сегодняшних коллизиях интересен США не только с политических позиций: снятие санкций с самого политически стабильного государства в регионе. Газ Ирана, нефть Ирана – вот что важно для будущего европейского рынка, который США хотят «подмять» через продвижение Трансатлантического партнерства.
Ещё раз подчеркну – сейчас идет борьба за рынки. И Америка смотрит на несколько лет вперед, расчищая для себя рынок в Европе. Вот это и есть яркое, но не для всех очевидное свидетельство жестокой конкурентной борьбы!
‒ А как Вы прокомментируете то, что у американцев довольно долгое время – лет 50, если не ошибаюсь, были заморожены стратегические нефтяные запасы? Когда Джордж Буш-младший уходил с поста президента, он в самые последние месяцы отправления своих полномочий начал издавать указы о распечатке «замороженных для добычи» месторождений на территории США. При Обаме появились новые документы на «распечатывание» этих запасов. А потом началась история со сланцевым газом и со сланцевой нефтью. Так, все-таки, на Ваш взгляд, они на сланцы сделали упор или распечатали стратегический запас?
‒ В Америке делали упор на целый комплекс мер в энергетике – от возобновляемых источников до новых разработок получения энергии, в том числе термоядерной. В результате осуществили мощный технологический прорыв. Кстати, они считают, что уже в этом году 17% энергии, произведенной в США для внутреннего потребления, будет из возобновляемых источников энергии (ВИЭ). Это очень большая величина для такого огромного потребителя, как американская экономика.
‒ А что конкретно подразумевается под возобновляемыми источниками?
‒ В основном это солнечный свет, водные потоки, ветер, приливы и геотермальная теплота,
‒ Насколько эффективны технологии использования ВИЭ?
‒ В Германии, например, они «приносят» 28% энергии. И с каждым годом её получение обходится дешевле. То же самое происходит и при добыче углеводородов. Стандартная сланцевая скважина с хорошим горизонтальным уклоном шесть лет назад стоила в Америке 20 миллионов долларов. А сегодня стоит шесть миллионов. ВИЭ также начинают резко снижать затраты и себестоимость. В результате это дело становится если и не супервыгодным, то приемлемым.
‒ Не кажется ли Вам, что «нефтяные игры» на Ближнем Востоке провоцируют нестабильность и продолжающуюся хаотизацию региона? Та же ситуация: Иран против Саудовской Аравии, и обстановка всё нагнетается. А американцы…
‒ Они, безусловно, работают над изменением энергетической карты мира и меняют свои приоритеты, в том числе на Ближнем Востоке. Мы уже говорили о Саудовской Аравии. Именно она во многом способствует дестабилизации региона. А США от него далеко, за океаном, поэтому нестабильность на Ближнем Востоке их мало волнует. Но я не думаю, что они стремятся к изоляционизму. Это предвыборная борьба заставляет кандидатов в президенты говорить о том, что внутренние проблемы важнее внешних. Ну, как это глобальной державе можно целиком уйти во внутренние дела? Такое невозможно.
‒ Как Вы оцениваете нынешние тенденции нефтяных цен – повышение, понижение либо стабилизация – с точки зрения развития мировой экономики?
‒ Была двухлетняя тенденция на понижение цены. Даже на обрушение: со 100 с лишним долларов за баррель до почти 30 долларов. Этот провал обусловлен множеством факторов, включая неустойчивое положение мировой экономики. Во многих странах спад. В Америке наблюдается экономический рост. Индия и Китай якобы стабилизируются, но там тоже хватает сложностей. Вот на этом фоне мировая финансовая система стала играть всё более заметную роль.
Не так давно до 40% в цене на нефть составлял спекулятивный капитал. Были периоды, когда предложение нефти превышало спрос, а потом наоборот, но цена-то все равно росла! Почему? Потому что на неё влияли другие факторы. Нельзя считать соотношение «спрос-предложение» главным фактором. Если бы это было так явно, то мы бы заранее все про цены знали и предусматривали свои действия. Но мы почему-то не знаем и не предусматриваем. Потому что мировая финансовая система влияет на сегодняшнюю цену. Сейчас спекулянты стали играть на повышение, но никто не знает, как долго это продлится.
Полагаю, что в целом за длительный период – с 2010 по 2020 год – среднюю цену можно назвать в 80 долларов, не выше. На этот год – 40‒50.
‒ Хочу напомнить, что в ходе недавней Прямой линии с Владимиром Путиным была затронута и тема нефтяных цен. То есть, вопросы цены на нефть поднялись на самый высокий уровень. Похоже, что у нас в экономике все-таки происходит разворот в сторону диверсификации. Если раньше нефтяные доходы формировали в значительной степени бюджет и давали прирост ВВП, то сегодня эти цифры потихоньку снижаются.
‒ Наш президент не раз подчеркивал, что нефтегазовый комплекс России должен быть стабилен, потому что он остается хребтом экономики. И нельзя в один день, даже в десятилетку, поменять одну систему экономики на другую. Однако оздоровительные процессы заметны. В связи с этим главнейшая задача нефтяной отрасли – сброс затрат и повышение эффективности плюс всемерное развитие сервисного направления и сохранение инвестиционных программ.
И ни в коем случае нельзя снижать добычу, потому что можно проиграть в борьбе за рынок. И при низкой и при высокой цене нефти мы получаем валюту. Продолжается экспорт, рабочие места сохранены, заказы поступают от нефтяников в другие отрасли промышленности. Вот это – главное, вот это и есть роль нефтянки. Она важна и при 40 долларах за баррель, и при 140. Полагаю, что эта роль сохранится в ближайшие 20‒25 лет при любой цене на нефть.
И еще есть задача, о которой пока не говорят, но которую надо бы считать приоритетной – это радикальное насыщение внутреннего рынка дешевой нефтью, дешевейшим газом, дешевой электроэнергией. Только тогда увеличится инвестиционная привлекательность российской экономики. С Запада и Востока инвесторы придут. И тогда вместе с иностранными компаниями мы сможем (и обязаны) создать нефтегазохимические комплексы, потому что глубокая переработка сырья – это обязательное будущее отрасли: выход на полимеры, композиты, наноструктуры… Иначе нам не поднять экономику страны.
‒ Конечно, нефтяной рынок, как и любой другой, ‒ это арена серьезной борьбы, столкновения интересов. И если представить рынки мировые, как некий океан, то там, конечно, полно всяких опасных рыб, типа акул, а нашей России хотелось бы пожелать, чтобы она в этом океане была дельфином. Он там – самый умный.