«Международная жизнь»: В последние месяцы регулярно проходят встречи в рамках формата ОПЕК+, и это означает, что страны ОПЕК и Россия могут договариваться о поддержании нефтяных цен. С другой стороны, как пишут, нефтяные цены на бирже – это предмет манипулирования. Где здесь правильная оценка?
Юрий Шафраник: ОПЕК выполняла и выполняет важную роль в обеспечении стабильного развития нефтяного рынка. Да, не все и не всегда получалось и получается. Но это не означает, что надо все бросить. Наоборот, с перерастанием ОПЕК в ОПЕК+ возможности этой группы стран только выросли. И регулярные встречи в формате ОПЕК+ как раз и говорят, что страны ОПЕК и Россия могут договариваться о поддержании нефтяных цен.
Но нефтяной рынок – очень сложная конструкция, он очень волатилен, на него влияет множество факторов. И балансирующим фактором на нем выступает не только спрос, но и добыча в США, которые всегда делают только то, что им выгодно, невзирая ни на какие договоренности. Тем более что в данном случае и договоренностей-то никаких не было. Влияют на рынок и биржевые спекуляции, это один из элементов нефтяного рынка, так что никакого противоречия здесь не видно. Не надо искать простых ответов «или-или». Жизнь сложна, и в ней есть место самым различным, зачастую прямо противоположным факторам и явлениям.
Кстати, еще об ОПЕК. Пандемия лишний раз продемонстрировала необходимость государственного вмешательства в процессы формирования условий на мировом рынке нефти. Показала и подтвердила саму необходимость ОПЕК как межправительственной организации.
«Международная жизнь»: Как сейчас выглядит ситуация с добычей сланцевых нефти и газа в США?
Ю.Шафраник: Скажу только о сланцевых углеводородах. По данным Международного энергетического агентства (МЭА), сланцевая добыча нефти и газа в США за последние десять лет удовлетворяла почти 60% прироста мирового спроса на нефть и газ, но этот рост был вызван льготным кредитованием, которое в настоящее время иссякло. Кроме того, большая часть добычи сланцевых углеводородов в США осуществлялась небольшими и средними независимыми игроками, а также в значительной степени была обеспечена огромными объемами долгового финансирования. Под давлением инвесторов в начале 2020 года появились признаки того, что сланцевый сектор в целом может, наконец, сообщить о скромном положительном свободном денежном потоке, но эти ожидания разрушила пандемия. В результате вместо роста прибыльности – череда банкротств, увольнений, закрытий и сокращение инвестиций. А объем добычи сланцевой нефти в США в феврале этого года упал, по данным Министерства энергетики, до 7,5 млрд баррелей в день (сутки) (мб/д), что стало самым низким показателем с июня 2020 года.
В целом же в мире в результате пандемии, по оценке МЭА, снижение цен и спроса сократили примерно на четверть объем добычи нефти и газа по стоимости.
Однако сланцевые углеводороды – вернее, нефть и газ плотных пород – имеют огромный потенциал своего развития при соответствующих ценах и спросе на них, что учитывается ведущими мировыми прогностическими центрами. Так, в базовом сценарии последнего прогноза МЭА (WEO-2020), добыча нефти плотных пород в США вернется к уровням 2019 года уже к 2022 году. Относительно быстро восстановится и добыча сланцевого газа в США.
В сентябрьском прогнозе Управления энергетической информации США (U.S. Energy Information Administration, Short-Term Energy Outlook – September 2021) отмечается, что общая добыча сырой нефти в США в июне этого года составила в среднем 11,3 мб/д. В нем же прогнозируется, что на этом уровне она будет оставаться до конца 2021 года. Затем добыча вырастет в среднем до 11,7 мб/д в 2022 году именно за счет роста добычи нефти из плотных пород. Вырастет и добыча газа. Однако, как подчеркивают специалисты МЭА, все будет зависеть от объемов инвестиций. В последние годы этот показатель сильно колебался. Инвестиции в американскую нефть плотных пород составляли чуть менее 125 млрд долларов на пике в 2014 году, а затем упали ниже 40 млрд долларов в 2016 году из-за обвала цен на нефть. После они выросли примерно до 100 млрд долларов в 2018–2019 годах, но, по оценкам, снова упали примерно до 45 млрд. долларов в 2020 году.
МЭА прогнозирует, что среднегодовые инвестиции в американскую нефть плотных пород в течение следующих десяти лет составят около 85 млрд долларов. Это чуть меньше уровней, наблюдавшихся до пандемии, что обеспечит на уровне 2030 года добычу порядка 11,5 мб/д. Однако такой прогноз далеко не гарантирован. Если рынки капитала будут оставаться закрытыми для сланцевых операторов в течение длительного периода и если операторы станут использовать денежный поток для погашения долга, а не реинвестировать в добычу, объем инвестиций может оставаться близким к уровням, наблюдаемым в 2020 году.
Соответственно, при среднегодовых инвестициях в объеме около 45 млрд долларов в течение следующих десяти лет, добыча нефти из плотных пород к 2030 году будет почти на 3 мб/д ниже, то есть порядка 8,5 мб/д.
И наоборот, если некоторые из крупных нефтяных компаний сосредоточат больше инвестиций на своих операциях с трудно извлекаемыми запасами или если произойдет более высокий отскок цен на нефть, возможно, что инвестиции могут вырасти до уровня, наблюдавшегося в 2014 году.
Тогда, при среднегодовых инвестициях около 125 млрд долларов, добыча будет около 13,0 мб/д. Однако рост добычи на сланцевых бассейнах США, вероятно, будет сдерживаться самими производителями. Они стремятся ограничить расходы, поскольку пообещали акционерам увеличить дивиденды.
«Международная жизнь»: Появляется информация об использовании водорода в энергетических целях? Это реально и насколько эффективно?
Ю. Шафраник: Возможности использования водорода в энергетических целях известны давно, и интерес к ним проявлялся не один раз: в 1970-х годах – в связи с нефтяными кризисами, в 1990-х и 2000-х годах – в связи с ростом озабоченности изменением климата, а затем усилением климатической политики. Это стимулировало соответствующие исследования и разработки (с акцентом на транспорт), но масштабного практического внедрения водородных технологий не происходило. Ситуация стала меняться по мере того, как все больше стран начали стремиться к устойчивому развитию в области энергетики, к переходу в углеродно-нейтральное состояние, к поддержке энергетического перехода как концепции безуглеродной энергетики будущего, осознав при этом, что только на путях использования возобновляемых источников энергии этой цели не добиться.
Водород стал важнейшей составляющей политики перехода в углеродно-нейтральное состояние всех стран, заявивших о таких целях. В интервью редактору отдела энергетики Financial Times исполнительный директор МЭА Фатих Бирол заявил: «Я никогда не видел ни одной технологии, которая пользовалась бы такой всеобщей поддержкой всех правительств. Обычно у правительств разные взгляды – на атомную энергетику, газ, нефть, уголь, электромобили, но когда дело доходит до водорода, все любят водород и многие правительства принимают водородные стратегии, одну за другой». И это действительно так.
Не осталась в стороне от этого тренда и Россия, которая не только полностью обеспечивает свои потребности в энергоресурсах их национальным производством, но и является их крупнейшим экспортером. Исходя из мирового тренда на декарбонизацию экономики, формируемого Парижским соглашением по климату, правительство России 12 октября 2020 года приняло план мероприятий «Развитие водородной энергетики в Российской Федерации до 2024 года». В ответ на новую государственную политику в области водорода крупнейшие компании России, включая «Газпром», «Росатом», «Ростех» и другие, а также Российская академия наук активизировали разработку и маркетинговые исследования в области производства и экспорта водорода. Готовятся и начали реализовываться десятки крупнейших проектов – рассказывать о них можно часами. Есть уже и первые результаты.
Но не надо забывать, что водород в чистом виде на Земле не встречается. Его нужно получать, а для производства водорода нужна энергия.
«Международная жизнь»: У нас в стране принята программа бесплатной газификации? Это касается огромного количества граждан нашего государства. Как эта программа реализовывается?
Ю. Шафраник: Да, есть поручение Президента РФ Владимира Путина по итогам послания Федеральному Собранию, которое предусматривает бесплатную газификацию домов, расположенных вблизи от внутрипоселковых газопроводов. Распоряжением Правительства Российской Федерации от 30 апреля 2021 года №1152-р утвержден План мероприятий («дорожная карта») по внедрению социально ориентированной и экономически эффективной системы газификации и газоснабжения субъектов Российской Федерации.
1 июня Государственная Дума приняла в третьем чтении соответствующие изменения в закон «О газоснабжении в Российской Федерации», а 22 июня 2021 года Федеральный закон от 11 июня 2021 года №184-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О газоснабжении в Российской Федерации» вступил в силу.
Во исполнение перечня поручений Президента Российской Федерации от 31.05.2020 № Пр-907 Министерство энергетики России разработало соответствующую «дорожную карту», созданы и прорабатываются региональные программы газификации в целях создания условий для газификации без использования средств граждан. Комплексную работу по реализации целей, поставленных руководством страны, ведет ПАО «Газпром». В 2020 году компания и 67 регионов РФ подписали программы развития газоснабжения и газификации регионов РФ на новый пятилетний период – 2021–2025 годы. Финансирование со стороны «Газпрома» – в 2,9 раза выше, чем в 2016–2020 годах. Более двух третей инвестиций предназначено для сельских территорий. К 2026 году в 35 регионах РФ технически возможная сетевая газификация будет полностью завершена.
Но, естественно, надо понимать разницу между газификацией и догазификацией. Догазификация распространяется на бесплатное подключение индивидуальных жилых домов, принадлежащих на праве собственности заявителям – физическим лицам, в населенных пунктах, в которых уже проложены внутрипоселковые сети, и требуется, как правило, достроить газопроводы до границ земельных участков, на которых расположены такие дома. Газификация же касается, во-первых, не только граждан, но и бизнеса, которые должны платить за это, во-вторых, газификация предполагает строительство магистральных и (или) межпоселковых газопроводов, внутрипоселковых газопроводов, а уже потом строительство газопровода до границ земельных участков заявителей.
Кроме того, и при догазификации надо будет заплатить за проводку газа внутри участка, а также оплатить стоимость внутридомового газового оборудования (плита, котел, водонагреватель и т. д.) и стоимость его монтажа.
«Международная жизнь»: Можно ли отказаться от использования угля в случае развития и распространения новых мощностей возобновляемой энергетики?
Ю. Шафраник: Полный отказ от сжигания угля – это перспектива не сегодняшнего дня, хотя страны «Большой семерки» (G7) 21 мая на саммите министров экологии, климата и окружающей среды и договорились о прекращении до конца текущего года финансирования проектов, связанных с использованием угля в качестве топлива для электростанций, а также постепенном отказе от финансовой поддержки для всех видов ископаемого топлива. А Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш 29 мая в ходе своего выступления на Международном финансовом форуме в Пекине призвал страны мира отказаться от инвестиций в угольную промышленность как таковую. Однако развивающимся странам, особенно самым бедным, необходим доступ к относительно дешевой энергии для обеспечения экономического роста, сокращения отставания от развитых экономик для ликвидации энергетической бедности.
В этих условиях во многих развивающихся странах на первый план выходят, при всей их важности, не проблемы глобального изменения климата, а проблемы экономического роста и преодоления (ликвидации) энергетической бедности. Поэтому поддержка полного отказа от ископаемых энергоресурсов в угоду политическим амбициям – а энергетический переход в настоящее время прежде всего политическая цель – означает для большинства развивающихся стран дополнительные трудности в решении наиболее злободневных для них проблем. Дефицит или дороговизна энергоресурсов может перечеркнуть для них саму перспективу экономического роста и достижения хотя бы минимального уровня благосостояния для своего населения. И неслучайно, ни Индия, ни Китай не поддержали упомянутые выше призывы министров экологии, климата и окружающей среды «Большой семерки» и Генсека ООН А. Гутерриша отказаться от инвестиций в угольную энергетику.
«Международная жизнь»: У нас начали обсуждать проект приливной электростанции на Камчатке. Как это будет выглядеть?
Ю. Шафраник: Да, действительно, 4 сентября 2021 года на Восточном экономическом форуме между Министерством Российской Федерации по развитию Дальнего Востока и Арктики, Камчатским краем и ООО «Н2 Чистая энергетика» было подписано трехстороннее соглашение по проекту создания водородно-энергетического кластера на базе Пенжинской приливной электростанции (ПЭС). Документ закрепляет намерения о старте совместной проработки и предварительного изучения проекта строительства данной ПЭС.
Комментируя это событие, губернатор Камчатского края Владимир Викторович Солодов сказал: «В Пенжинской губе, располагающейся в северо-восточной части залива Шелихова в Охотском море, два раза в сутки перемещается объем воды, сопоставимый со стоком реки Волги за два года, – свыше 500 куб. километров. Высота приливов здесь достигает 13 метров, что, по оценкам специалистов в гидроэнергетике, позволяет разместить там приливные станции различной мощности». Он добавил: «Оценки исследований 1970-х годов прошлого века позволяли говорить об установленной мощности до 100 ГВт, что соответствует почти 40% общей установленной мощности электростанций ЕЭС России. Полученная электроэнергия методом электролиза позволит создать производство водорода и поэтапно сформирует на Камчатке восточный кластер на базе возобновляемого источника энергии с потенциальным объемом до 5 млн тонн водорода в год».
Кроме этого, проект Пенжинской ПЭС разрабатывался еще в СССР. В 1970-х годах стоимость проекта оценивалась более чем в 200 млрд долларов. Тогда строительство ПЭС оценивал институт «Гидропроект», который заключил, что в Пенжинской губе могут быть построены две крупные приливные электростанции. Стоимость Пенжинской ПЭС-1 (Северный створ) должна была составить 60 млрд долларов, ПЭС-2 (Южный створ) – 200 миллиардов. Конечно, кроме самой ПЭС предстоят большие работы и по созданию мощностей по производству водорода. Кроме того, как было отмечено при подписании соглашения, для разработки и внедрения отечественных технологий водородной энергетики еще предстоит создание научно-технологической инфраструктуры, объединяющей носителей компетенций в области водородной энергетики, и создание на их основе лучших технологий производства, хранения и транспортировки водорода.
Но перспективы у этого проекта есть, и они хорошие.
«Международная жизнь»: Запланированное на 2022 год введение углеродного налога на импорт в страны Евросоюза может затронуть почти 42% российского экспорта. Какие, по вашему мнению, необходимо принять меры, чтобы не зависеть от внешних факторов и при этом быть в «климатической повестке»?
Ю. Шафраник: Основная мера – ускоренная диверсификация российской экономики, обеспечение развития нефтегазохимии и других отраслей, связанных с глубокой переработкой природных ресурсов. Говорится об этом много и давно, но делается гораздо меньше. Может быть, хоть углеродный налог подтолкнет наш бизнес и наши власти перейти, наконец, от слов к делу. Тем более что у нас пока еще есть некоторое время для того, чтобы это сделать, так как в полную силу углеродный налог ЕС заработает только с 1 января 2026 года.
«Международная жизнь»: «Зеленая энергетика» в России пока не очень востребована, нет единого подхода к ее развитию. С чем на ваш взгляд это связано?
Ю.Шафраник: Если коротко, то с уникальной обеспеченностью нашей страны традиционными энергоресурсами – нефтью, природным газом и углем. Кроме того, в стране уже реализована значительная часть потенциала такого возобновляемого энергоресурса, как гидроэнергия. А ГЭС у нас обеспечивают более 6% всего производства в стране первичной энергии и свыше 17% электроэнергии. Но о крупных ГЭС идеологи «зеленой революции» стараются не говорить – не выгодно, слишком хорошо и давно она развита у нас в стране, в отличие от той же Европы! Им подавай солнечную и ветровую энергетику.
Тем не менее, и эти возобновляемые источники энергии (ВИЭ) в последние годы, когда затраты на их использование резко снизились, получили у нас развитие. Реализуется Программа поддержки ВИЭ на период до 2024 года, разрабатывается новая – на период с 2025 по 2035 год. В соответствии с Первой программой поддержки ВИЭ уже построено около 0,5 ГВт ветровых электростанций (ВЭС) и 1,2 ГВт солнечных электростанций (СЭС). А к 2024 году мощность таких станций превысит 5,5 ГВт. По оценкам экспертов, результатом реализации второй программы станет строительство и ввод в эксплуатацию еще порядка 7 ГВт «зеленой генерации». Более того, российские власти учитывают глобальный тренд низкоуглеродного развития экономики, создают необходимые условия для такого развития и у нас в стране. Свидетельством этому служит, например, разработка проекта Стратегии долгосрочного развития Российской Федерации с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года. В базовом сценарии этого документа электрогенерацию на основе ВИЭ намечается увеличить с 1,1 млрд кВт*ч в 2017 году до 25 миллиардов в 2030 году, и до 55 млрд. кВт*ч в 2050 году.
«Международная жизнь»: Могут ли помимо экологических, климатических мотивов существовать политические и корпоративные интересы под лозунгами «зеленой экономики»?
Ю. Шафраник: Безусловно. Анализ проблем климатически ориентированных инициатив, в том числе энергоперехода, их движущих сил, выгодополучателей, или бенефициаров, со всей определенностью показывает, что такие инициативы и проекты не только сократят выбросы углекислого газа, но и перераспределят энергетическую власть на Земле, скажутся и на геополитике. Как отмечает профессор Андрей Конопляник, «зеленая революция» – это новый геополитический передел мира, передел сфер влияния в мировой энергетике. Это передел мира одновременно и технологический, по линии «невозобновляемые энергоресурсы – возобновляемые источники энергии», и корпоративный: от доминирования компаний сырьевой ренты к корпорациям, нацеленным на получение технологической ренты от использовании ВИЭ.
Вот, например, оценка британского аналитического центра Carbon Tracker: к 2040 году в результате энергетического перехода страны-производители нефти рискуют потерять 13 трлн долларов. Но если кто-то теряет, то кто-то и находит! Так, оценка стоимости варианта полного отказа от ископаемого топлива к середине века варьирует от 50 трлн долларов в работах МЭА до 90 триллионов в исследованиях Международного агентства по ВИЭ.
«Международная жизнь»: С 2023 года начнет работать механизм трансграничного углеродного регулирования (ТУР). Его цель – взимание сборов с импортируемых ЕС товаров в зависимости от их углеродного следа. Определять размер платы станет европейский регулятор. Сборы будут распространяться на импорт стали, цемента, удобрений и алюминия. Чем это может обернуться для ЕС и для импортеров?
Ю. Шафраник: Честно говоря, я бы не особенно задавался этим вопросом. Считаю, что об этом пусть думают сами европейцы. Но на поверхности лежит самый простой ответ – ростом стоимости энергии и энергоемкой продукции для потребителей, поскольку бизнес может и будет переносить дополнительные затраты на потребителей. Кроме того, введение механизма трансграничного углеродного регулирования – механизма пограничной углеродной корректировки (Carbon Border Adjustment Mechanism – CBAM), как его называют в ЕС, может негативно отразиться и на энергетической безопасности стран Евросоюза, поскольку она, по крайней мере в ближайшие 10–15 лет, будет зависеть от импорта нефти и газа.
Меня больше волнует, чем этот налог может обернуться для России. Налог, который совершенно справедливо наш президент Владимир Путин на встрече с членами «Единой России» 22 августа назвал проявлением недобросовестной конкуренции. «Это налог на отдельные страны, в том числе на нас. Имею в виду наши конкурентные преимущества, в том числе в сфере наличия у нас природных ресурсов и энергетических ресурсов», – сказал он.
«Международная жизнь»: В опубликованном Межправительственной группой экспертов по изменению климата при поддержке ООН докладе делается вывод о необходимости сокращения выбросов метана, который по многим параметрам можно считать более вредным для окружающей среды, чем углекислый газ. Почему же основная борьба идет с углеродными выбросами, при этом не обращается внимание на метан и его разрушительное воздействие на экологию?
Ю. Шафраник: Не соглашусь с вами, что не обращает. Основными парниковыми газами считаются углекислый газ, метан и оксид азота. И о большей токсичности метана известно всем, кто занимается или просто сталкивается с этой проблемой. Другое дело, что в разных странах и регионах соотношение между основными парниковыми газами различно. Так вот, в конце прошлого десятилетия суммарные выбросы парниковых газов в Евросоюзе составляли порядка 4 млрд тонн СО2 эквивалента, из которых выбросы собственно СО2, причем только от сжигания нефти, газа и угля, – порядка 3,3 млрд тонн, а выбросы метана – только 0,4 млрд тонн. Поэтому и отношение к ним в экологической политике ЕС различно.
«Международная жизнь»: Правительство России решило выделить почти 80 млрд рублей на программу Росатома по развитию АЭС малой мощности в 2021–2024 годах. Первые малые АЭС будут построены в России, но затем госкорпорация рассчитывает занять 20% мирового рынка. Как вы оцениваете перспективы развития малой атомной энергетики?
Ю. Шафраник: Прежде всего хотел бы напомнить, что проблема эта, как говорится, «с бородой». Еще в начале 1980-х годов выполненный к тому времени комплекс проектно-конструкторских расчетов и исследований показал правомерность рассмотрения малых атомных станций в качестве источников электро- и теплоснабжения для многих десятков населенных пунктов обширной зоны Крайнего Севера и Северо-Востока СССР (России). Первый вариант программы строительства атомных станций в районах Азиатского Севера СССР был составлен еще в 1983 году.
В 1985 – начале 1986 года, в ходе разработки программы строительства в СССР атомных станций на период до 2000 года, был разработан раздел этой программы, предусматривающий разработку ТЭО сооружения атомных станций малой мощности (АСММ) в 33 конкретных пунктах зоны Севера. Для тепло- и электроснабжения небольших поселков с численностью населения до 2–3 тыс. человек предназначались так называемые микро-АЭС – станции с тепловой мощностью реакторных установок до 10 МВт (проекты «Елена», ЯТЭУ, «Крот», «Бета», «Север-10 (гелиевый), «Север-10» (кипящий), ТЭС-М, «Саха-92» и «Ангстрем»).
Для энергоснабжения районных центров и относительно крупных поселков с населением численностью до 10–15 тыс. человек были разработаны проекты АСММ с тепловой мощностью реакторных установок от 10 до 15 МВт (проекты «РУТА», «АБВ» (плавучий), «АБВ» (наземный), «ЯТЭУ-М», «НИКА-120» и «АСМБ-10»).
Наконец, для достаточно крупных населенных пунктов зоны Севера с развитой промышленностью и инфраструктурой были разработаны проекты АСММ с тепловой мощностью реакторных установок от 50 до 150 МВт (проекты «АТУ-2», КЛТ-40, ВК-25, «РКМ», ВК-200, «НИКА-500» и «ВТРС-50».
Наряду со стационарными АСММ разрабатывались и мобильные установки – плавучие и мобильные, на колесном или гусеничном ходу. Одна из первых попыток такого рода была предпринята в 1961 году, когда на основе тяжелого танка Т-10 в Обнинске разработали транспортабельную атомную электростанцию ТЭС-3. В 1985 году в Институте ядерной энергетики АН БССР была создана передвижная атомная электростанция «Памир-630Д», размещенная на автомобильном шасси. Основным тягачом служил автомобиль МАЗ-7960, к которому прилагалось два полуприцепа. Станцию должны были обслуживать 28 человек. Ее тепловая мощность составляла 5 МВт, электрическая мощность – 630 кВт. Электрический пуск первого реактора АЭС «Памир» состоялся 24 ноября1985 года, испытания продолжались до сентября 1986 года.
Суммарная установленная электрическая мощность АССМ в зоне Севера, согласно этой программе, должна была составить 776 МВт с максимальным отпуском теплоты до 3652 Гкал/час. Авария на Чернобыльской АЭС перечеркнула все планы развития атомной энергетики в стране, включая программу строительства АСММ, и вызвала широкое противодействие строительству и использованию АЭС как таковых. Вместе с тем важно отметить, что заложенные в проекты реакторных установок и атомных станций малой мощности традиционные и специальные решения, специфичные для установок малой мощности, обеспечивали качественно более высокий, по сравнению с действующими крупными АЭС, уровень безопасности малых станций. Это позволяло квалифицировать их как ядерно-энергетические установки повышенной либо предельно высокой безопасности
В настоящее время проблематика АСММ переживает своеобразный ренессанс. По данным Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ), сейчас в мире в стадии разработки или строительства насчитывается 72 проекта мини-реакторов в 18 странах. Причина такого положения в том, что АСММ – оптимальное решение для стабильного и экологически чистого энергообеспечения потребителей на отдаленных от центральных энергосетей территориях, а также для замены старых электростанций с повышенным объемом выбросов СO2 в атмосферу.
Такие станции обладают целым рядом преимуществ в дополнение к традиционным плюсам атомной генерации. Это повышенный уровень безопасности; модульный принцип компоновки в зависимости от потребности; масштабируемость; заводское изготовление блоков, а, следовательно, снижение объемов и стоимости сооружения и монтажа. Кроме того, АСММ являются высокоманевренными и поэтому хорошо дополняют переменчивые возобновляемые источники энергии – ветер и солнце. Интересны они и в целях источника энергии для опреснения морской воды. Как отмечают специалисты, есть еще один немаловажный аспект, делающий АСММ перспективными. Относительно небольшие размеры и капиталовложения при строительстве опытного блока позволяют доводить до практики многие идеи конструкций и технологий ядерных реакторов, проигравших в свое время соревнование традиционным двухконтурным реакторам с водой под давлением.
Основной минус АСММ – стоимость киловатт-часа, вырабатываемого на них, заметно выше, чем не только на традиционных ТЭС и АЭС, но и на установках ВИЭ-генерации. Но с масштабом работ этот недостаток будет преодолен. Да и в России, и мире есть немало регионов, основой электрообеспечения которых является дорогая дизельгенерация. Но интерес к АСММ проявляют и развитые территории – Великобритания, Республика Корея, Франция, Чехия, Япония и другие, не говоря уже о США и Канаде. Причем в Великобритании и Канаде приняты целые программы по созданию инфраструктуры малых реакторов.
Кроме России (ПАТЭС «Академик Ломоносов» на базе реакторов КЛТ-40С и пилотный проект наземной атомной станции малой мощности на базе реакторных установок РИТМ-200Н единичной мощностью 50 МВт), воплощение АСММ «в железе» идет в Аргентине (строительство реактора CAREM-25) и Китае (мини-АЭС мощностью 125 МВт на базе реакторов «Лянлун-1» (ACP100) на острове Хайнань).
Проекты АСММ, разрабатываемые как в России, так и в мире, охватывают широкий диапазон различных типов реакторов. Это реакторы с водой под давлением, с натриевым, газовым, жидкосолевым, тяжелометаллическим теплоносителем; на быстрых и тепловых нейтронах; с различными видами топлива; в плавучем, наземном, подводном и подземном исполнениях. При этом, как отмечает Татьяна Щепетина, начальник лаборатории НИЦ «Курчатовский институт», отечественные проекты и предложения отличаются наибольшим разнообразием. Они имеют различный уровень проработанности – от эскизных проектов и технико-коммерческих предложений до готовых для серийного выпуска.
В целом я достаточно оптимистически оцениваю как само это направление развития безуглеродной энергетики, так и возможности нашей страны, где в стадии разработки находится целый ряд новейших малых реакторов (проекты «Шельф», «Витязь», АТГОР, КАРАТ, СВБР-100, УНИТЕРМ, АБВ-6 и АБВ-6Э, а также сооружаемый в рамках проекта «Прорыв» БРЕСТ-300).