Один из опытнейших российских нефтяников, экс-министр топлива и энергетики РФ Юрий Шафраник, при котором проведена грандиозная реформа топливно-энергетического комплекса, оценивает состояние и задачи развития отечественного ТЭК в условиях глубокой трансформации мировой энергетики.
— Юрий Константинович, бюджет РФ на 2023 год рассчитан, исходя из средней цены российской нефти 70,1 доллара за баррель. В декабре 2022 года США и Евросоюз установили потолок цен на российскую нефть в 60 долларов за баррель. В том числе по этой причине в январе-феврале нефтегазовые доходы бюджета России сократились на 46% в сравнении с аналогичным периодом 2022 года. Это, несомненно, серьёзный санкционный удар по нашей экономике…
— Достаточно серьёзный. Вообще ограничения против экспорта российских углеводородов беспрецедентны. Их даже с антииранскими санкциями сравнивать нельзя. Доля России в этом сегменте огромна, и вдруг её выталкивают c энергетического рынка. Это, безусловно, не может пройти бесследно. Тут точный сигнал для всех, что от правил международной торговли, от рынка, который был более-менее сбалансирован, мы переходим к его хаотизации, к перекосам. Не только по нефтегазу. Ничего приятного в том нет, но, к сожалению, такое надолго.
— Такая, мягко говоря, неприятность касается всех игроков рынка?
— Нет, в сложившейся ситуации, безусловно, выигрывают только США. Сегодня они могут нарастить и наращивают производство сжиженного природного газа. Еще недавно его цена казалась слишком высокой. Но теперь, из-за резкого роста цен на все энергоносители, то, что еще вчера было дорогим, стало приобретаемым. И Европа теперь на годы вперед стремится закупить американский СПГ.
— Да, Америка мощный и безжалостный конкурент во многих сферах. А ведь ещё не так давно мы активно сотрудничали в энергетической области…
— Технологическое развитие США, их новые индустриальные прорывы буквально в одно десятилетие кардинально изменили ситуацию. И с разворачиванием «сланцевой революции» активность российско-американских отношений стала снижаться, началось фактическое свёртывание российско-американского энергетического диалога. Со сменой своих приоритетов США отодвинули энергетическое партнерство с Россией на задний план. Более того, кратное сокращение энергетических связей с Россией стало дополнительным фактором, подталкивающим правящую элиту Америки к обострению отношений с нашей страной по всем возможным направлениям.
Еще десяток лет назад никакие санкции были бы невозможны, поскольку до 2012 года Америка была крупнейшим потребителем энергоресурсов, а теперь – конкурент в добыче нефти и газа. За короткий период страна в два раза увеличила добычу нефти и газа, нарастила объемы производства СПГ с 15 до 112 млрд кубических метров. А в 2022 году США целенаправленно ввели санкции, потому что перевели конкуренцию в конфронтацию, стремясь убрать Россию с мирового энергетического рынка.
Проигравшая сторона в этой ситуации – в первую очередь Европа, мы тоже под серьезным ударом, но у любого явления есть и бенефициары, те, кто выигрывают от него: в данном случае, как я уже сказал, – США.
Кстати, ранее Россия предлагала европейским партнерам заключить долгосрочные контракты на поставку природного газа. Однако в Брюсселе сочли это предложение невыгодным, отдав предпочтение закупкам газа по плавающим спотовым ценам. Поэтому сейчас в Европе вынужденно запускаются угольные станции, за что недавно заклеймили бы любого члена Евросоюза.
Однако нельзя считать положение европейцев драматичным. Да, пострадают некоторые отрасли, предприятия, непосредственно зависящие от газовой подпитки. Но наверняка произойдет структурная перестройка, повысится экономичность производств, будет сокращение потребления газа в целом. Разумеется, что-то европейцы потеряют в угоду бенефициара этого процесса, но едва ли свалятся в рецессию или стагнацию.
— Как мы переживаем уход из России ведущих мировых нефтесервисных компаний?
— Уход западного нефтесервиса нанёс ущерб – прежде всего – реализации проектов со сложными конструкциями скважин. В итоге какое-то время будем строить более простые скважины, а значит, для поддержания уровня добычи останется один «инструмент» — больше бурить. Добавим к этому и то, что, скорее всего, возникнет некоторая заминка с освоением трудноизвлекаемых запасов, которых в структуре российских запасов уже две трети.
Надо помнить, что состояние изоляционизма, в котором пребывал советский нефтегаз, отсутствие конкуренции с внешним миром привело к тому, что к концу 1980-х мы уже заметно отставали по производительности труда и эффективности производства от лидеров мирового уровня. И когда в начале 1990-х в отрасль пришли западные сервисные компании вместе с передовыми технологиями и оборудованием – это было отлично. Мы прорвали изоляцию, обогатились компетенциями. К примеру, мы делали горизонтальное отклонение участков скважин 200 метров, а сейчас делаем 2 км и более в пласте шириной полтора метра. Мы впитывали все, быстро учились, не боялись конкурировать. И были созданы вертикально интегрированные компании, которые достигли высочайшего мирового уровня: мы стали способны конкурировать с любым зарубежным партнером.
А потом случилась вещь, которая сыграла с нами злую шутку. Бешеный поток нефтегазовых доходов, обрушившийся на нас с начала 2000-х годов, вскружил голову: нам стало выгоднее и проще купить готовое оборудование или даже готовую услугу по разведке, бурению или добыче, чем «заземлять», осваивать зарубежные технологии, «выращивать» свои собственные. Ситуация сложилась в пользу тех людей, которые умели только «делить», а не приумножать экономический потенциал страны. Профессионалов же, которым можно было поставить задачу, и они точно добились бы результата, – уже недостаток. Необходимые Туполевы, Шашины, Муравленки, Щербины, Баталины, Чирсковы – где они?
Не хватило тогда и политической воли, чтобы заставить всех владельцев промышленных (и не только) предприятий идти верной для России дорогой.
— Все было так безнадежно?
— Ни в коем случае! В свое время мы пошли по пути закупки новейших технологий и получили эффект. Мы закупали, ставили и производили. Кратчайший срок реализации давал быстрый результат. Тут нельзя кого-то корить. Но больше западных технологий не будет. И главный вывод сегодня: купил – и ты от кого-то зависишь, произвел сам – возможно, кто-то зависит уже от тебя.
Компания «Татнефть» десятилетиями делала то, что считалось невыгодным. Выгодным считалось добыть и продать нефть-сырец. А «Татнефть» целенаправленно вкладывала деньги в химию – производство шин и другой продукции. И сейчас у нее есть небольшой экспорт, так что от западных санкций компания практически не зависит. А зарабатывает она на переделе сырья, получая хорошую прибыль.
Стране задача импортозамещения, безусловно, по плечу. Но необходимы отмобилизованность, сконцентрированность и координирующая роль председателя правительства России. Не ниже. И тогда половину средств на перевооружение нефтегазового комплекса мы сможем направить на наши машиностроительные предприятия, привлекая к работе и находя эффективные формы сотрудничества с лояльными западными и восточными компаниями, которые продвинуты в данной сфере.
— А если мировое потребление углеводородов будет резко снижаться…
— Уверен, например, что потребление газа в мире будет расти. К 2030-му году планете нужно получить дополнительно 150 млрд кубов. Это грандиозная задача, требующая сотен миллиардов долларов вложений. Речь, подчеркну, идет о мировой проблеме. Особенно при лихорадочных заявлениях об увеличении потребления угля, стремлении умножить составляющую атомных электростанций и т.д. Все это говорит о суете и авантюрности. На самом деле, углеводородной энергетики будет не хватать, а газовая проблема уже сегодня обостряется.
Но это относится к миру в целом, конечно, включая нас. Однако у нас есть собственная задача из задач: как и в годы создания Западно-Сибирского НГК (никому и никогда прежде недоступному – кроме нас – проекту) необходимо разработать не менее амбициозную программу. В чем она состоит, если те 100 млрд кубов газа, от которых Европа отказалась, у нас останутся готовыми на продажу и использование?
По моим оценкам, 20 млрд кубов в год потребуется на догазификацию страны. Надо значительно расширить газификацию внутреннего рынка, которая, как отметил вице-премьер Александр Новак, составляет сейчас всего 73%. А производство СПГ – малотоннажное, которое уже неплохо развивается, и среднетоннажное, которое мы обязательно освоим в ближайшие годы, потребует ежегодно ещё 30 млрд кубометров. Но тут очень важно систематически спрашивать за реализацию программы, помогать, организовывать, стимулировать. Привлекать «смелых» зарубежных инвесторов, а если не получается – опираться на собственные силы.
Мы на производство удобрений тратим примерно 25 млрд кубов газа в год, а в партнерстве могли бы еще 20 млрд пустить на переработку. Это сделать непросто, да и с зарубежным рынком будут сложности, но… дорогу осилит идущий.
С газохимией ситуация особая. За последние 10 лет мы увеличили закупку импортной химической продукции с $15 до $30 млрд в год. В «старые добрые времена» нас бы заставили за пару лет сократить эту сумму – как минимум – наполовину. То есть на $15 млрд в год надо создавать продукцию высоких переделов именно в России (на что уйдут опять-таки многие миллиарды кубов газа). И добиться этого – прямая обязанность тех, кому выполнение данной задачи должно быть четко прописано властью.
А впереди ещё не просто экономико-энергетическая, а политико-экономико-энергетическая задача – расширение сотрудничества с Китаем. Поставки природного газа в Поднебесную в 2023–2024 годах непременно возрастут и к 2025 году достигнут 48 млрд кубометров. Отдельный вопрос – это ведущиеся сейчас переговоры по проекту «Сила Сибири-2». Его решение зависит от энергетической политики Китая: потребуются ли там дополнительные ресурсы из России?
Взаимодействие в сфере энергетики также крайне важно с Казахстаном, Туркменией, Узбекистаном и Азербайджаном. Важно и для России, и для этих стран.
Все сказанное по силам правительству и предпринимателям при условии ясного представления, кто и что делает, кто и как за это дело отвечает. Ведь у нас есть мобилизационный опыт, характерный для великой державы!
— Как всего этого добиться?
— Впервые за двадцать последних лет сейчас кардинально выросла ответственность государственных органов за координацию, безошибочность в определение целей и задач – и за организационную волю по их реализации. И если это последовательно и твердо делать, учитывая нашу интеллектуальную и профессиональную квалификацию, то в 2024—2025-м мы непременно начнем подниматься в экономической сфере.
Наиважнейшей стратегической задачей российской энергетики в условиях ограничений является максимально рациональное использование имеющихся у отрасли ресурсов. В итоге сократятся затраты, будут изменены производственно-логистические схемы, адаптируется вся система в целом.
За два года нужно, во-первых — максимально эффективно использовать все имеющиеся мощности и в добыче, и в переработке, и в нефтегазохимии, попутно выполняя заказы внутри страны. Главное – максимально рационально вовлекать в дело все, чем мы располагаем (ресурсно, научно, производственно и технологически) на основе капитальной ревизии всех потенциалов. Вторая задача — за два-три года наладить производство того, что мы закупаем за рубежом. И тогда начнет расти доходная часть промышленности в целом — в том числе за счет продукции глубокой переработки.
Конечно, важно развивать сотрудничество с другими странами и регионами, руководствуясь сугубо прагматическими соображениями.
Необходимо создание благоприятнейших условий для регионов (включая передачу им всех прав на мелкие месторождения горного сектора) для осуществления перспективных проектов, а также радикальное улучшение всего, что связано с привлечением и защитой российских и зарубежных инвестиций.
Мы живем в эпоху стремительных перемен, когда ключевые отрасли мировой экономики вступили в период глобальной трансформации, в том числе и под воздействием социально-экологических и военно-политических факторов. Но мы также понимаем, что любые испытания и изменения – это стимул для дальнейшего развития, это поиск новых идей и решений. И мы считаем, что неправильно жестко противопоставлять энергопереход развитию традиционных отраслей энергетики, прежде всего нефтяной и газовой.
Понятно, что в условиях энергоперехода и беспрецедентного санкционного давления бюджетные поступления России от экспорта энергоресурсов снижаются. Но это должно стать дополнительным, возможно, последним доводом для руководства страны сделать то, что нужно было сделать ещё в прошлом десятилетии: принять все возможные меры по ускоренной диверсификации российской экономики, обеспечению всех условий для развития нефтегазохимии и других отраслей, связанных с глубокой переработкой природных ресурсов, а также с необходимостью стремительных технологических прорывов… Мы обязаны осилить свою дорогу!