Новая парадигма развития НГК
В первое воскресенье сентября профессиональный праздник отмечают работники нефтегазовой отрасли. Накануне торжества мы пообщались с президентом Союза нефтегазопромышленников России Генадием Шмалем. Он стоял у истоков создания нефтегазового комплекса в Западной Сибири, родился в Мордовии, вырос в Оренбуржье, учился в Екатеринбурге, а путевку в жизнь ему дала Тюмень. В большом интервью Генадий Иосифович рассказал Агентству нефтегазовой информации о современных вызовах в нефтегазовой сфере, и что может помочь с ними справиться.
- Генадий Иосифович, однажды вы говорили, что одним из важнейших условий развития нефтегазовой отрасли является оперативность принимаемых решений. Если проводить сравнение, как принимались решения в Советском Союзе и как это происходит сейчас?
- Время сегодня - это самая непосредственно экономическая категория. Не сделал сегодня, условно, не пробурил скважину, завтра ты не добудешь эти тонны, которые могли бы быть добыты и так далее. Это касается любых дел.
Мы очень серьезно отстали в вопросах производства нефтехимии, газохимии. И сейчас уже наверстать это не так просто, потому что многие компании и страны далеко убежали от нас в этом направлении.
Да, некоторые меры принимаются. Я считаю, что СИБУР развивается довольно неплохо. Их проекты в Тобольске - Тобольский нефтехимический комплекс, в Амурской области - очень хорошо. Но это не решает полностью вопросов, связанных с химией.
Также мы совершенно отстали от производства реагентов, в так называемой промысловой химии, которая необходима для добычи нефти.
Недавно мы проводили мозговой штурм по поводу того, как повысить эффективность нашей экономики. И многие приходят к выводу - надо возродить вопросы планирования. Назовем это не госпланом, а каким-нибудь государственным плановым комитетом. У нас некому посмотреть за горизонт. И некоторые вопросы, с которыми мы сегодня сталкиваемся, из-за отсутствия четкого планирования ведут к затягиванию принятия решения, в свою очередь замедляя ход в развитии нашей экономики.
Сегодня утрачено понятие «отрасль». Отрасль - это когда есть единая научно-техническая политика, единая социально-экономическая политика, вопросы капитального строительства и, как правило, четко понимаемые капитальные вложения. Во времена СССР министерства были хозяйствующими субъектами. И они отвечали перед страной, перед партией за выполнение плана, за решение поставленных задач. Это был совершенно жесткий порядок сверху и донизу.
Сегодня же Минэнерго РФ должно влиять на компании, которые раньше относились примерно к десяти союзным министерствам. Наше министерство практически не занимается вопросами производства. Поэтому, когда мы говорим о нашем ТЭК, мы называем это не отраслью, а именно топливно-энергетическим комплексом, который состоит из очень многих организаций совершенно разных. Поэтому, конечно, еще многие решения затягиваются, не принимаются.
- Какие проблемы и меры упускаются в России для перспективного развития нефтегазовой отрасли?
- Например, вот такой важный момент: 102 страны в мире добывают нефть, в 100 из них есть закон о нефти, у нас такой закон до сих пор не разработан и не принят. Уже более 25 лет Союз нефтегазопромышленников продвигает идею создания такого закона.
Еще один законопроект, который необходим – это закон о развитии среднего и малого бизнеса в нефтянке.
Пример американцев показывает, что у них больше половины нефти добывается малыми компаниями. И все эти технологии, связанные со сланцевой нефтью, были разработаны именно небольшими предприятиями. Только сейчас гиганты начали скупать их вместе с технологией.
У нас тоже есть положительный пример в этом плане – это Татарстан. В республике созданы хорошие условия для малых компаний, поэтому у них действует почти 29 таких предприятий. Они добывают более 6 млн тонн нефти. В СССР малые компании добывали около 10% от всей нефти. Это около 30 млн тонн. А сегодня – только около 2%.
Еще одна необходимая мера - это изменение системы налогообложения.
Налог НДПИ, который применяется сегодня к нефтегазовому комплексу, не дает ему развиваться. Компания добыла тонну нефти, еще не продала ее, а уже обязана заплатить. Это даже не налог - это какая-то авансовая, арендная плата.
Когда принимался закон о НДПИ говорили, что он будет, по-моему, на 5 лет до 2006 года, но, действует уже 20 лет. Этот налог зависит только от стоимости нефти на мировом рынке и от курса доллара. Он не учитывает ни геологические особенности, ни географическое расположение, ни что-либо другое. Налог совершенно неправильный и имеет очень большой объем изъятия – 65-70% не от прибыли, а от всего дохода. К примеру, у норвежцев тоже налог 70%, но от прибыли, и во всем мире действует такая система.
В других отраслях, например, у тех же металлургов изымают 25−30%. Нагрузка неравномерная получается. Нужно, чтобы налог был справедливым.
- Серьезный урон российским нефтегазосервисным предприятиям наносят санкции. Какая поддержка государства может помочь в сложившихся обстоятельствах?
- Те санкции, о которых мы сегодня говорим, они не случайны, потому что действительно, возвращаясь к словам Иосифа Сталина, сказанные им еще в феврале 1953 года: «На Западе у нас друзей нет. Надо рассчитывать на собственные силы». Когда западные страны увидели, что Россия становится на ноги, что с ней надо считаться, они пошли на самые разные приемы, в том числе и на беспрецедентное санкционное давление. Сейчас уже более 20 тыс. компаний и личностей находятся под санкциями.
Эта мера, как и любое дело, имеют свои плюсы и минусы. Конечно, в каком-то плане они нам мешают. Пришлось искать новые логистические цепочки, новые рынки сбыта, той же нефти, газа, нефтепродуктов и так далее. Но, с другой стороны, это заставило нашу промышленность и многие компании повернуться лицом к тем проблемам, которые у нас есть. В данном случае мы говорим о сервисе. Достаточно большой объем сервисных процессов у нас выполняли иностранные компании – примерно 25%. Но, в интеллектуальном сервисе, куда относятся вопросы бурения, ГРП, горизонтального бурения, процент иностранных компаний достигал 80% и выше. У нас совершенно не было своих флотов для ГРП. Сейчас многие компании ушли, пришло наше время заниматься данными вопросами. Даже в этом году замминистра промышленности и торговли РФ Михаил Иванов докладывал о том, что разработан наш собственный флот, который необходим для ГРП. В этой сфере нужны мощные компрессоры или насосы. По его словам, все разработано и сейчас проходит апробацию. Помимо этого, мы отстаем в вопросах, связанных с программным обеспечением, но и здесь ведется достаточно активная работа.
Для поддержки сервиса необходима помощь государства, чтобы контракты заключались не на год, а хотя бы года на три. Тогда сервисная компания будет знать, какое оборудование ей надо купить, что ей надо делать. Если контракт составляется как сегодня - на год, сложно думать о перспективах.
Во-вторых, наши крупные компании очень часто задерживают оплату выполненных работ. Это прописано в контрактах - работы оплачиваются с запозданием. То есть, получается, что не очень богатые сервисные компании сегодня кредитуют мощных гигантов. Поэтому, это один из вопросов, на который как-то надо повлиять, я считаю.
Государство могло бы взять на себя кредитование этих сервисных компаний. Может быть, даже для этих целей создать специальный банк. Но кредиты давать не под 20−25% как сегодня, а льготные по 3−4%. Тогда компании, конечно, могли бы выживать более активно. Ну и вопросы, связанные с производством оборудования, потому что, в принципе, что такое сервис? Это все! Геология - сервис, бурение - сервис, обустройство - сервис.
Если мы не сможем сами решить проблемы сервиса – будем вынуждены пойти на поклон к другим, а пойти на поклон, значит зависеть в добыче нефти и газа от чужих людей, а они никогда не будут так радеть за наши интересы, как мы сами.
Мы несколько раз уже возвращались к этой теме. Инициатором в свое время был Юрий Константинович Шафраник, когда его только назначили министром топлива и энергетики. Одно из первых мероприятий, которые он провел вместе с нами, это вопросы, связанные с нефтегазовым сервисом. И тогда был принят целый ряд интересных решений. Часть их удалось реализовать, но далеко не все.
- Что вы подразумеваете, говоря, что сейчас нужна новая парадигма нефтегазовой отрасли на рыночном этапе?
- Эти слова я перенял от Алексея Конторовича, и я совершенно с ним согласен. А парадигма действительно была. Раньше, обустраивались и разрабатывались прежде всего крупные, эффективные месторождения. Отсюда и подход был такой. Месторождений открывалось достаточно много, но доразведывались не все. Почему? Потому что, ресурсы все же были ограничены.
Если открывалось месторождение, с запасами примерно 20 млн, то его не доразведывали, геологи шли дальше. Когда открывались месторождения уже 100-200 млн или такие, как Самотлор, где все 4 млрд тонн запасов были, то там уже, конечно, велась доразведка.
Сегодня мало таких месторождений как Самотлор, Федоровка, Холомогорка и другие, поэтому мы должны думать об эксплуатации малых. А что такое малые месторождения? В прошлом году было разведано 40 с лишним месторождений, но их средние запасы - 1 млн тонн.
Поэтому парадигма в том, что сегодня мы идем на малые месторождения, поэтому нужен совершенно другой подход.
Второй вопрос, о котором невозможно не говорить – это разработка технологий. Для того, чтобы добывать сланцевую нефть американцы вложили $300 млрд в создание технологий. У нас пока такого нет. Поэтому нужна технология для разработки месторождений, во-первых, малых и во-вторых, трудноизвлекаемых (ТРИЗов).
Также, американцы свою сланцевую нефть подняли за счет того, что резко снизили стоимость бурения, в 4−5 раз, а мы за эти годы не уменьшили, а увеличили. Поэтому если мы хотим серьезно заниматься вопросами, например, Баженовской свиты, надо резко снизить стоимость бурения.
Сегодня нам нужно искать возможности добычи на уже разработанных, старых площадях. Мы считаем, что даже на таких объектах у нас есть достаточный потенциал для значительного увеличения добычи. И, кстати говоря, это показывает тот же Татарстан. В этом и заключается новая парадигма.
- А что может поспособствовать решению этих вопросов?
- Я считаю, что надо более активно привлекать науку. Сегодня у нас нет опоры на нее. Преобладает тренд – «давайте цифру, искусственный интеллект». Заниматься этим делом надо, но цифра сама землю пахать не будет. Да, с помощью цифры можно сделать процесс бурения более оптимальным. Но, в любом случае главным-то остается человек. Ключевое значение несут те научные школы, которые у нас были. Тот же ГРП был разработан еще в Советском Союзе, как и наклонно-направленные скважины и многие виды оборудования.
А сейчас мы вообще похоронили отраслевую науку. В свое время благодаря ей решались тысячи вопросов. Сегодня этого ничего нет. Поэтому, я считаю, что опора на науку должна быть совершенно иной.
- Генадий Иосифович, насколько эффективна цифровизация при развитии нефтегаза? И на каком этапе она находится сейчас?
- Цифровизация начиналась задолго до сегодняшнего дня. Во всяком случае, я помню в 60-е годы, когда только началась добыча нефти в Западной Сибири, уже занимались вопросами автоматизации промыслов, телемеханизацией и т.д.
Но если говорить о сегодняшнем дне, то да, работа ведется, но тут надо без фанатизма подходить к этому делу и смотреть, где это может дать достаточно большой эффект, например, при регистрации каких-то данных, при анализе разработки месторождений, при создании каких-то моделей разработки месторождений.
Но для этого надо огромное количество датчиков. Даже для того, чтобы сделать одну интеллектуальную скважину надо вложить серьезные ресурсы и не только денежные, но прежде всего, интеллектуальные.
Работа ведется. Где она находится? Думаю, в самом начале. Но тем не менее, такая задача есть, и мы в свое время говорили о создании вообще безлюдных технологий. Вот это, я считаю, возможно. Даже 20−30 лет назад мы были за рубежом на компрессорных станциях, где была безлюдная технология, нам тоже хотелось. Но для этого необходимо надежное оборудование – пока мы этого еще не достигли.
В принципе, что такое искусственный интеллект? То, что мы заложили в него, таким он и будет. Главное, люди, которые занимаются отраслевой наукой, должны очень много в это вкладывать.
- На ваш взгляд, какие плюсы, минусы и перспективы можно отметить в развитии Арктики?
- Я считаю, что об Арктике нам говорить рано. Это мое мнение, но оно совпадает с мнением очень многих специалистов, которые понимают кое-что в развитии этого региона. Мы те, кто на своей шкуре испытали, что такое Арктика, и прекрасно понимаем, что это очень непростое дело.
Я считаю, что в ближайшие 25−30 лет в Арктику идти за большой добычей нецелесообразно. Есть Арктика суша, есть Арктика моря. Суша - Новый Уренгой, Ямбург - это тоже Арктика.
Но часто под Арктикой имеют ввиду, прежде всего, шельф Северного Ледовитого океана, где есть достаточно большие ресурсы, которые оцениваются примерно в 100 млрд тонн нефтяного эквивалента, но вот туда лезть не надо.
Почему? Потому что у нас сегодня нет такого оборудования, которое может там работать, а для того, чтобы оно было, надо создать полигон, где бы могли испытать его. Это раз. Во-вторых, у нас нет технологии работы: бурения, разработки. В третьих, у нас нет ни нормативно-правовой, ни нормативно-технической базы для этого.
К тому же, эти вопросы напрямую связаны с экологией. Если случится авария, наподобие Мексиканского залива. Как среди льдов бороться с разливами нефти? Да, наверное, со временем мы найдем решения, но пока их нет. А если этого не будет, мы же там погубим все живое.
Поэтому это все требует очень серьезной проработки. К тому же арктический шельф плохо разведан. Та часть, которая в Баренцевом море, исследована лишь на 7−8%, а остальное пространство – чистый лист. Поэтому нужно прежде всего оценить и объемы, и эффективность разработки этих месторождений.
Поэтому, как говорил мой первый начальник цеха, что касается Арктики, особенно арктического шельфа «семь раз отмерь, а отрезать отдай другому».
- Генадий Иосифович, 20 августа вам исполнилось 87 лет. Как вы считаете, насколько вам удалось реализовать свой потенциал, и какую роль в вашем становлении сыграла Тюмень?
- Я считаю, что я живу в ладу с судьбой. Я доволен тем, что есть, что имею; тем, что удалось сделать на этой земле. Ну а Тюмень дала мне все, потому что, там я вырос как руководитель, как человек, как инженер.
Я все же металлург, поэтому мне было сложнее познать все строительные дела, приходилось учиться. И для меня Тюмень прежде всего, конечно, это обком комсомола и вообще комсомольская работа. Комсомол в Тюмени был одним из самых боевых отрядов. Неслучайно Тюменская областная организация награждена орденом Трудового Красного Знамени за активное участие в освоении недр и в развитии нефтегазового комплекса. Такого не было нигде больше.
Также Тобольск очень важен для меня. Я там поработал чуть больше двух лет, но удалось тогда начать подготовку к тому, чтобы было принято постановление правительства о создании базы для сооружения Тобольского нефтехимического комплекса. Я как раз работал первым секретарем Тобольского горкома партии. Ну, а затем период в обкоме, почти пять лет я там проработал. Я считаю, что мы трудились в то время достаточно хорошо. А Сибкомплектмонтаж, это вообще, я считаю - счастье, потому что в этом объединении я научился тому, что позволило потом мне работать первым заместителем в союзном министерстве.
Поэтому Тюмень для меня - это все, не говоря уже о том, что два моих сына родились в этом городе. Я и сейчас с большим удовлетворением и желанием всегда приезжаю на тюменскую землю и в Югру, и на Ямал. И пока мои ноги меня носят, я постараюсь бывать там почаще.
- Какие планы вы перед собой ставите? Какая роль будет отведена деятельности в Союзе нефтепромышленников?
- Планов много. Во-первых, нам надо все же убедить политическое руководство страны о необходимости повышения эффективности экономики через некоторые организационные формы. Второе, я считаю, то, что сегодня очень недостаточно у нас уделяется внимание исторической памяти.
Я вот как раз сейчас пишу статью о первом заместителе министра топлива и энергетики Викторе Отте и уделяю этому очень большое внимание. Спросите сегодня у студентов индустриального или нефтегазового университета в Тюмени на геологическом факультете, кто такой Эрвье, Быстрицкий, Салманов. Убежден, что из десяти, только один-два вам ответят. Мы мало занимаемся пропагандой того, что было сделано. Это же совершенно героический труд был, в таких условиях создать комплекс – в 70-х. гг. добыча вышла на уровень свыше 30 млн тонн, а в 1975 году - уже 148 млн тонн. Таких темпов не знала ни одна страна в мире. Это надо показывать, рассказывать.
Поэтому я считаю, что одна из задач, которая перед нами стоит - это сохранение и активизация работы по сохранению памяти людей. В связи с этим у нас есть Совет ветеранов при Минэнерго, который я возглавляю. Я считаю, что, было бы неплохо, если бы в Москве появились улицы наших великих нефтяников, партийных лидеров - Бориса Евдокимовича Щербины, Николая Константиновича Байбакова. Надо проводить какие-то слеты, мероприятия. Даже наш наградной проект он тоже связан с этим. Я считаю, что надо его и дальше развивать, поддерживать. Человек, получив, условно, медаль Шашина или Картунова или Оруджева, он в любом случае заинтересуется, а кто такой был Оруджев, и, глядишь, узнает немного больше. Поэтому, задач, решений и планов достаточно много – и ближайших, и на перспективу.