взгляд на событие
Нефть и газ - не повод для войны
За нынешним обострением ближневосточного конфликта не прослеживаются какие-либо бизнес-интересы, убежден Юрий ШАФРАНИК
Тема возможной взаимосвязи между кризисом на Ближнем Востоке и энергетическими интересами тех или иных держав все чаще обсуждается в СМИ. ИТАР-ТАСС обратился за комментарием по этой проблематике с позиции интересов России к Юрию Шафранику, одному из ведущих российских экспертов в энергетической сфере.
визитная карточка:
Юрий ШАФРАНИК, в прошлом занимавший посты министра топлива и энергетики РФ и губернатора Тюмени, в настоящий момент возглавляет Высший горный совет России, Совет Союза нефтегазопромышленников и Комитет ТПП РФ по энергетической стратегии и развитию ТЭК. На предпринимательской ниве Шафраник известен как президент группы компаний "Союзнефтегаз", которая участвует в осуществлении различных нефтегазовых, сервисных, горнорудных, инновационных проектов во многих странах мира. Группа реализует проекты в Узбекистане, Казахстане, Алжире, Ираке, Сирии, ЮАР, Колумбии, Иране, Ливии и Украине. Является главой Российско-Узбекского, Российско-Иракского, Российско-Саудовского и Российско-Ливийского деловых советов, патронирует Фонд содействия развитию сотрудничества со странами Ближнего Востока и Северной Африки им. Посувалюка, а так же центр энергетической дипломатии и политики
Андрей КОЛЕДА, Алексей КРАВЧЕНКО
(корр. ИТАР-ТАСС - специально для «Трибуны»)
— Юрий Константинович, насколько ситуация на Ближнем Востоке может оказать влияние на мировой энергетический рынок?
— Ближний Восток, Ирак, Иран, Саудовскую Аравию, страны каспийского региона и даже Россию можно охарактеризовать как «мировое энергетическо сплетение». Эта зона очень уязвима и давно находится в центре
различных энергетических, экономических и политических интересов. Тем более сейчас, когда мы вступили в эпоху дорогих энергоресурсов.
Мировая экономика уже свыклась с этим обстоятельством. В то время как цена на нефть выросла примерно в три раза, нефтепродукты стали стоить дороже максимум наполовину. Что подтверждает: мировая экономика шюдолжает успешно развиваться. Так что ничего драматичного в высоких ценах на углеводороды нет. Убежден, что и в ближайшие десятилетия цена на нефть как в мире, так и в России будет стабильно высокой.
Другое дело — многократный рост стоимости самих ресурсов, которые еще предстоит разрабатывать. Например, цена лицензий на новые месторождения за последние пять лет возросла примерно в десять раз. А проблемы углеводородных ресурсов и политики соприкасаются как никогда столь тесно, что споры из-за нефти порой перерастают в войны.
К сожалению, Ближний Восток можно охарактеризовать самым уязвимым перекрестком политических и энергетических интересов на ближайшие 20—30 лет. Возникший здесь ливано-израиль-ский конфликт не нужен никому из представителей энергетических компаний. Во всяком случае, крупный международный бизнес за этими событиями не просматривается. Больше того, если сейчас не локализовать конфликт в Ливане, завтра в него окажутся втянутыми в какой-то мере Сирия и Иран. Бизнес просто не может работать в условиях «пороховой бочки с горящим фитилем», ему нужна стабильность. Поэтому если возникает вопрос, кто стоит за конфликтами в данном случае на Ближнем Востоке, то я ресурсную составляющую, энергетические интересы той или иной стороны поставил бы в пятый-шестой ряд, не ближе.
Кроме того, за любыми бизнес-структурами стоят деньги конкретных инвесторов. Наша компания «СоюзНефтеГаз» осуществляет три ресурсных проекта в Сирии. У нас хорошие деловые связи, огромный опыт, множество отменных специалистов, реализующих наши проекты также в Иране, Ираке, Ливии и Алжире. Все эти страны заинтересованы в приходе на свой рынок российских компаний. Однако нынешняя нестабильность на Ближнем Востоке и возникшие в связи с этим риски уже сказываются на рыночных оценках компаний, которые работают в регионе. С учетом этих аспектов приходится не только внимательно отслеживать ситуацию, но и в какой-то мере пытаться влиять на ее смягчение в русле миротворческих усилий, предпринимаемых руководством России. Однако следует признать, что после распада СССР мы значительно утратили позиции в этом регионе.
— На ваш взгляд, сохранится ли значение ближневосточно-североафриканского региона, включая Персидский залив, как главной нефтегазовой кладовой мира?
— Безусловно. Как только начинаешь сопоставлять объемы запасов — разведанных и потенциальных, становится очевидно, что в этом регионе сосредоточено порядка 50% мировых углеводородов. При всем потенциале Латинской Америки и в целом Южной Африки им далеко до этих показателей.
Следующим по важности для мирового энергетического рынка регионом через четверть века, предполагаю, станет шельф северных морей — в первую очередь российский шельф. В широком понимании это Тюмень, Западная Сибирь и морские шельфовые отложения.
— Какие плюсы и минусы для бизнеса, в том числе российского, может иметь дальнейшая дестабилизация ситуации на Ближнем Востоке?
— Сейчас идут процессы, которые в будущем сформируют другой энергетический миропорядок. Они проявляются даже в этих на первый взгляд чисто политических обострениях. Не стоит отрицать, что Россия получает определенные дивиденды со стабильного роста цен на углеводородные ресурсы. В каком-то смысле в этом есть определенная выгода, как бы цинично это ни прозвучало. Но для нас, россиян, прагматизм не является главным.
В любой ситуации Россия никогда не проявляла беспринципности, а руководствовалась общечеловеческими ценностями и постулатами гуманизма. Даже если и существует какая-то выгода, то она иллюзорна и сиюминутна — ведь за несколько лет экономику не поднимешь.
В этом плане стоит вспомнить историю. До Первой мировой войны Россия добывала около половины всей нефти в мире. Но это не помогло — после Гражданской войны наша страна надолго выбыла из процессов мировой экономики. Когда же вплоть до 60-х годов у нас был значительный недостаток нефти, СССР сделал прорыв в атомной и гидроэнергетике, создал флот, авиастроение. Страна напрягает усилия не тогда, когда получает дармовой продукт, а наоборот.
За лучшую союзную пятилетку по добыче нефти и газа мы получили 109 млрд. долларов прибыли, что с учетом инфляции сейчас составило бы около 180 млрд. За последние же пять лет по этой статье мы получили более 400 млрд. долларов прибыли. В те времена мы финансировали многие социалистические страны, имели огромный военно-промышленный бюджет. Сейчас подобных расходов Россия, к счастью, не несет.
— В каком направлении, на ваш взгляд, следует развиваться российским нефтяным компаниям?
— Российским компаниям необходимо больше внимания обратить на интеграцию с иностранными партнерами, выход на зарубежные рынки, а также на активы и месторождения в других странах. Самый свежий пример укрепления российских компаний в этой сфере на данный момент — размещение акций «Роснефти» на лондонской бирже.
Необходимо обратить внимание на такие перспективные регионы в области добычи углеводородных ресурсов, как Северная Африка, арабский мир, Иран и Латинская Америка. Однако в случае обострения ситуации ни о каких перспективных проектах говорить не придется. Мы можем просто утратить контроль над ними.
В период мирового энергетического кризиса 80-х годов был сделан общий технологический рывок. Очередной стремительный рост цен на углеводороды заставляет разрабатывать альтернативные энергопроекты. Надо признать, что зарубежные коллеги сейчас более подготовлены к современным экономическим реалиям в техническом, экономическом и законодательном аспектах. Дивиденды от высоких цен на энергоресурсы они направляют на развитие высокотехнологичных отраслей. В этом смысле абсолютно верны установки нашего президента, который постоянно высказывается за развитие инновационного направления. Необходимо не противопоставлять высокотехнологическую промышленность и нефтегазовую сферу, а, напротив, интегрировать ресурсную и технологическую составляющие.
Россия, безусловно, обладает уникальными технологиями, не уступающими по уровню разработки лучшим зарубежным аналогам. Среди таковых, например, методика ускоренной оценки и комплексного освоения запасов стратегического сырья, технологии изучения недр, прогнозирования, поиска, разведки полезных ископаемых, технология разрушения горных пород, проходки горных выработок и бурения нефтяных и газовых скважин, воздействия на нефтяные пласты и т.д. Однако удельный вес этих конкурентоспособных технологий падает. Именно поэтому интеграция, совместные проекты и выход за пределы РФ для российских компаний чрезвычайно важны.
В 70-е годы ОПЕК поднял цены на углеводороды, и как реакция на это появились такие структуры, как Международное энергетическое агентство и большая «семерка». Сегодняшний скачок цен не поверг мир в шок. О чем это говорит? О том, что сегодняшние цены позволяют оплачивать развитие современных технологий в нефтегазовой промышленности, особенно на глубоководных шель-фовых месторождениях или на больших глубинах на суше (так называемые трудноизвлекаемые ресурсы).
Однако эпоха, когда ОПЕК объединял производителей, а Международное энергетическое агентство — потребителей, осталась позади. Простое квотирование перестало быть инструментом регулирования и выглядит анахронизмом. Сейчас необходимо задействовать другие механизмы, в которых и производители должны быть представлены на потребительском рынке. Российские нефтегазовые компании должны перерабатывать сырье и выпускать продукцию высоких переделов, имея дело с конечным потребителем. Это действительно может стать защитой от ценовых скачков и непредсказуемых действий любого из звеньев рыночной цепочки. Другими словами, необходимо целенаправленное создание глобальных энергетических компаний с освоением рынка стран-потребителей наших углеводородов, а также продукции нефтехимии, газохимии.
— Нет ли противоречия в одновременном желании «складировать» сверхдоходы нефтегазового сектора в Стабилизационном фонде с необходимостью инвестиовать в инновации и пробиваться на новые рынки?
— Определенно, есть. Например, для работы в Алжире мы только что были вынуждены приобрести китайскую буровую установку. Если ты работаешь на зарубежном рынке, то должен быть конкурентоспособным. В 90-м году наше буровое оборудование, например, было намного лучше китайского, однако за пятнадцать лет ситуация изменилась, поскольку КНР развивалась, а мы почивали на лаврах. Необходимо направлять нефтяные доходы в том числе на финансовое оздоровление отрасли и адаптацию западного оборудования к нашим условиям. Тогда через несколько лет мы уже сможем и сами его производить.
В этой связи очень своевременно решение создать нефтяную биржу. Неплохо было бы учредить и биржу оборудования, что позволит наиболее эффективным способом влиять на политику компаний с умелым применением протекционизма.
Дискуссия вокруг Стабфонда должна сводиться к тому, какие новые проекты создавать. Тогда и сама тема Стабфонда как антиинфляционного механизма просто отпадет, поскольку появятся новые рабочие места, инвестиционные потоки. Если откровенно, Стабфонд возник в том числе и потому, что имеющиеся проекты сами по себе инвесторов не привлекали. Поэтому главная задача — не рассуждать о пользе или опасности Стабфонда, а создавать условия для возникновения проектов, интересных инвесторам.
Хотя я тоже за стерилизацию «нефтяных» денег, вместе с тем понимаю, что они не должны просто лежать в мешке, а Стабфонд — это как раз такой мешок. Средства должны быть в активах. Сейчас любое колебание мировой экономической системы заставляет нас думать, что будет дальше с нашим Стабфондом. Поэтому практика размещения в активах, причем не в бумажных, а в действующих — просто необходима. К тому же провозглашенный образовательный нацпроект, стыкующий качественное образование с инновациями, требует огромных средств. И государство их предоставляет. Такой подход правильный. Финансовые ресурсы необходимо вкладывать в людей, а не в бумагу.