На главную

 

Нефть, любовь и геополитика

Юрий Шафраник, Председатель правления компании "СоюзНефтеГаз", бывший министр топлива и энергетики (1993-1996), о российской нефтянке, о причинах падения нефтяных цен и о его возможных последствиях для России.

- Что происходит сегодня на нефтяном рынке - очередное колебание цен или начинается новый кризис? Каковы причины, масштаб и возможные последствия этого явления для России?

- Первые предвестники сегодняшнего падения нефтяных цен появились еще в начале лета, когда в США, экономика которых переживает циклический спад, начало сокращаться потребление. То, что нефтяной рынок чувствителен к таким вещам, ни для кого не явилось откровением. ОПЕК, которая обеспечивает 74% процента импорта нефти в США, должна была среагировать еще в августе, однако не сумела добиться от стран - членов скоординированных действий, и объемы нефтедобычи остались на прежнем уровне. 11 сентября драматизировало ситуацию как в политическом, так и в экономическом смысле. В результате сегодня, спустя пять месяцев, получился резкий скачок вниз, ничего другого в подобной ситуации ожидать было нельзя.

Да, конечно, если соотнести сегодняшнюю цену барреля нефти с той, которой фортуна баловала нас последние два года, - это весьма чувствительный удар. Какой бы ни была цена - 20 долларов, 25 или 30 - если она стабильна в течение хотя бы полугода, наступает привыкание у всей экономики. Поэтому сейчас всем тяжело - компаниям, доходы которых упали, бюджету, который не получит тех денег, на которые рассчитывал, тяжело всей экономике, на которую падение влияет через ее энергетическую составляющую, реализующуюся в самой разной продукции - от металлопроката до буханки хлеба.

Как будут развиваться события? Думаю, что снижение продолжится, и отдельные колебания будут довольно сильные, допускаю, что до 12 долларов за баррель, но среднегодовая цена будет выше - 17-18 долларов, и эти параметры я бы посоветовал заложить в бюджет-2002. Правда, это мнение человека ТЭКа, а не специалиста по бюджетным отношениям. В целом, я бы так резюмировал: произошедшее - не трагедия, но повод для того, чтобы крепко задуматься о том, какие экономические цели преследует наша нефтяная политика.

- ОПЕК требует от правительства решения о сокращении добычи нефти, правительство, в свою очередь, давит на нефтяников. Их позиции разделились: так, Лукойл, например, заявил о том, что готов сокращать добычу, а, Юкос, напротив, считает, что этого делать нельзя. Какая позиция победит?

- У каждой компании есть аргументы в защиту своей точки зрения, которые я уважаю, но дело не в том, какая позиция победит. Сейчас не важно, послушаемся мы ОПЕК или не послушаемся. Мы можем пойти навстречу ОПЕК, но ненадолго - месяца на три, не больше, потому что более 70% нашей нефти идет в Европу, где спада нет, и если мы дадим себя уговорить на более длительное сокращение, то просто потеряем часть европейского рынка.

Принципиальное решение этого вопроса находится в другой плоскости. Давайте вспомним некоторые события начала 90-х - развал Советского Союза и введение санкций против Ирака, которые заблокировали поставки иракской нефти. За счет выбытия из игры этих двух стран мировой рынок лишился около 300 млн. тонн нефти в год. Кому достались эти квоты? ОПЕК, а именно, Саудовской Аравии. Сейчас Россия возвращается на рынок, возвращается и Ирак. С моей точки зрения, ОПЕК обязана "подвинуться" с учетом этих обстоятельств, но пока что на это не идет.

Теперь вспомним год 1998-й. За год до нашего кризиса начался спад в Азиатско-Тихоокеанском регионе. И в это время Россия вместе с Казахстаном выбросила на рынок дополнительно более 20 млн. тонн нефти. Нефтянка поднималась, росла добыча, мы возвращались на рынок. Если помните, цена барреля опустилась в августе 1998-го до 8 долларов. Таким образом, мы сами устроили себе кризис по полной программе. Почему? Потому что в 1997-м - начале 1998-го мы должны были вести серьезнейшие переговоры с ОПЕК на политическом уровне, чтобы добиться решения об объемах добычи в своих интересах или принятия компромиссного решения в интересах общих. Но это не было сделано, и мы влипли. Влипли осознанно, потому как в то время (да и сейчас, кстати) у нас толком никто не занимается этой темой.

- Возможно ли сейчас повторение ситуации 1998-го года?

- Надеюсь, что до этого не дойдет.

- Принято считать, что американскую политику во многом определяют нефтяные интересы. А как увязана с нефтью политика российская?

- Начнем с Америки. Эта страна потребляет 950 млн. тонн нефти в год, при этом только 56% - ее собственная нефть. Остальное поставляют страны ОПЕК. Улавливаете? Америка крайне зависит от нефтяных поставок и будет делать все, чтобы их обеспечить. Она даже Каспий объявила зоной своих нефтяных интересов. По причине этой зависимости американский рынок является одной из зон нестабильности для мировых нефтяных цен. Теперь - к России. Мы (хотя и сами себя обеспечиваем), надо это признать, тоже крайне зависимы - от мировых цен на нефть. И чтобы с этой зависимостью расстаться, наши цели и задачи как экспортера заключаются в том, чтобы расширить свое присутствие на европейском рынке. Причем не за счет продажи сырой нефти по среднемировой цене, а за счет продуктов нефтепереработки, цены на которые не испытывают таких резких колебаний, как сырьевые. В качестве примера можем вспомнить прошлогодний бензиновый кризис в Великобритании.

Европейский рынок потребления нефтепродуктов показывает устойчивый рост. Если нам удастся там закрепиться, и, минуя посредников, выйти на конечного потребителя с готовым продуктом, недорогим и качественным бензином, например, это даст нам гарантированный сбыт, гарантированный доход, в меньшей степени зависящий от мировой экономической конъюнктуры, и соответственно, стабильность валютного курса и наполняемость бюджета. Тогда через год-два-три вас не так уж сильно будет волновать, что там и как происходит у ОПЕК, и в каком состоянии находится американская экономика.

А Северная Америка (США, Канада и Мексика), которая потребляет 31% от общего количества нефти, задавала и будет задавать тон в нефтяном ценообразовании в ближайшие двадцать лет, точно. И зависеть от этого - непродуктивно.

Именно сегодня, хотя на фоне последних событий это, возможно, звучит парадоксально, для нефтяной интеграции в Европу настал подходящий момент. Представьте битком набитый автобус, который катит по ровной дороге. Вы - в самой середине и с трудом можете шевельнуть пальцем. Все попытки занять более удобное место заканчиваются тем, что на вас возмущенно начинают шикать соседи. Однако, если автобус начинает подбрасывать на ухабах, в общей перетряске у вас появится больше возможностей оказаться на лучшем месте. Аналогичная ситуация и сейчас. При стабильном режиме живется неплохо, но возникает ситуация некоторого застоя. При росте и при падении цены, хотя это очень разные по характеру процессы, можно и нужно занимать лучшие места и зарабатывать. Что может сделать Россия сейчас? Выйти на рынки Европы. Как? Кто-то будет продавать заводы, компании, сбытовые сети, бензоколонки, не все потянут ценовой спад... А нам нужно покупать. Мы просто обязаны выстраивать свои действия так, что бы хватило деловой хватки, энергии выйти из этого положения с пользой для себя, потому что если мы этого не сделаем, то нас всю жизнь будет лихорадить... А если сделаем, то тогда и при падении и при росте всегда будем зарабатывать среднюю дельту. Европа - отличный рынок, Европу надо любить и каждого европейца, который заправляется нашим бензином, крайне уважать.

Нашему присутствию на рынках Европы мешает несбалансированность налоговых систем России и европейских стран. Российский бензин, например, по этой причине невыгодно поставлять в Германию.

Внутриотраслевая ситуация тоже непростая. За последние три года нефтянка показывает устойчивый рост добычи - примерно на 10% в год, но новых проектов практически нет. Одну из главных причин я вижу в том, что до сих пор не закреплены вопросы частной собственности (отношение к ней у нас такое же, как в 1990 году, по крайней мере я не замечаю, чтобы оно стало более уважительным), плохо и то, что государство постоянно вторгается в эту область. Как только институт частной собственности станет более прочным, задышит машиностроение, переработка, улучшится ситуация на месторождениях.

- Как только цены на нефть падают, вслед за ними опускается и рубль. Однако экспортеры оказываются единственными, кто выигрывает в этой игре...

- Не согласен с вами. Я уверен, что девальвация, как процесс должна идти. Вспомните 1999 год, какой был положительный всплеск в экономике, и именно потому, что прошла мощная девальвация, вышли из-под давления импорта все местные мелкие предприниматели, производящие самую разную продукцию - от носок до кефира. Другое дело, что нельзя при этом опаздывать с компенсацией бюджетным отраслям - от государственных органов до предприятий, с увеличением пенсий. А то, что оживление идет при девальвации - это факт. Другое дело, что когда ты утром просыпаешься и гадаешь, какой сегодня курс - 30 или 100... Это трагедия. А если все происходит постепенно - 30, 31, 32 и так далее, и ты, как бизнесмен, хотя бы примерно представляешь, что будет через полгода, то это нормально. Лишь бы предсказуемость была.

- А как при этом будут вести себя цены на бензин?

- Если Россия не выкинет чего-то экстраординарного (ну, например, правительство захочет немедленно собрать кучу денег и введет какой-нибудь такой налог!..), или не произойдет какого-то ЧП, то цены будут достаточно стабильны и будут равняться на темпы девальвациии.

- Вы были министром и сами устанавливали правила игры на этом рынке. А как вы относитесь к тому, что нефтяниками фактически присваивается природная рента?

- Я отвечу так. Видя, что есть рынок, мы обязаны создавать условия для того, что бы наращивать добычу. Мы обязаны создать, даже при низкой цене, условия, при которых вкладывание денег в добычу было бы эффективным. Налоговые условия, та же рента, о которой вы говорите. Вообще, это отдельная специальная тема, и я бы не хотел сейчас в нее уходить.

- Благоприятная конъюнктура в нефтяной отрасли существовала около двух лет. Что удалось сделать нефтяникам за этот период на благо отрасли, на благо страны?

- Во-первых, удалось нарастить добычу, за последние три года она увеличилась на 30 млн. тонн (при существующем положении - это отличная динамика). Значит, вводили мощности, строили, бурили и так далее. Многое сделано в сбыте. И это, если говорить о нефтянке для нефтянки, но оживление через нефть сказалось на всей экономике.

- Тем не менее в черных списках отраслей, откуда вывозится капитал, - нефтяники постоянно в первых рядах. Насколько это соответствует действительности?

- Цифры публиковали многие и самые разные - от авантюрных до более менее правдоподобных. Я скажу так: все познается через проекты. На сегодняшний день в отрасли практически нет инвестиционных проектов, которые бы создавались с чистого листа. Это главный показатель того, что деньги не идут в Россию. Существуют проекты, которые делаются на прокачке нефти, - это показатель того, что деньги хотя бы частично идут в дело. Но таких проектов, чтобы взяли кредит, построили, пробурили, добыли, продали - нет. Вкладывать в Россию все еще невыгодно.

- Как вы видите будущее нефтяной отрасли? Насколько эффективно она сможет развиваться при таких ножницах между внутренними и внешними ценами на нефть и нефтепродукты?

- При переизбытке нефти внутренние цены так или иначе будут ниже внешних, это для нашего государства нормально. Правительство вправе регулировать таким способом "внутрянку".

- Я имею ввиду существование вертикально интегрированных компаний и трансфертных цен.

- Этот механизм вполне работоспособен. Я возглавлял Центральную топливную компанию, и могу сказать, что мы зарабатывали на внутреннем рынке отличные деньги. Нет ничего рыночного в чистом виде. Если есть стимулы продавать чтобы то ни было и развивать производство, - это уже рыночные отношения, правда, с некоторыми издержками, издержками времени, в котором мы с вами живем. Я считаю, что эта мера на переходном этапе, где мы будем находится еще лет десять, как минимум, необходима для защиты внутреннего рынка. Позже, как только мы станем на европейском рынке полноценными игроками, от этой практики, мы, вероятно, уйдем.