Современная ситуация в нефтедобывающей промышленности России характерна тем, что основная добыча нефти сосредоточена в старых, ранее введенных в разработку районах—прежде всего в ХМАО и Татарстане. Кроме того, добыча нефти на ранее введенных месторождениях отличается высокой интенсивностью отборов, что приводит к резкому снижению доли высокоэффективных запасов в активах добывающих компаний. В то же время вновь открываемые месторождения в старых районах отличаются чрезвычайно «тяжелой» экономикой и условиями ввода их в разработку.
Несмотря на относительно высокую обеспеченность российских компаний запасами в недрах (примерно в 2 ̶ 2,5 раза выше, чем у ведущих мировых компаний), они характеризуются очень неблагоприятными экономическими показателями. Чтобы нивелировать ухудшение качества сырьевой базы в старых районах, российским компаниям остро необходимо выходить в новые районы добычи с крупными месторождениями. К числу районов с такими запасами в России относятся: север Красноярского края и Эвенкия, Ненецкий АО, шельфы Каспийского, Охотского и Баренцева морей. Следует отметить, что отечественный бизнес не имеет опыта реализации новых проектов в неосвоенных районах.
Главная проблема освоения северных и новых территорий — значительная удаленность от рынков сбыта и плохо развитая инфраструктура. Из-за этого практически все крупные инвестиционные проекты в данных регионах находятся на пределе рентабельности. Поэтому очевидной становится необходимость участия государства в инвестиционной деятельности — особенно в развитии инфраструктуры новых проектов.
Один из вариантов решения данной проблемы — реализация подобных проектов в форме государственно-частного партнерства. При этом, единой модели не существует. В некоторых странах упор делается на создание новых объектов инфраструктуры, в других — на повышение эффективности работы существующих. В одних странах от бизнеса требуются крупные капиталовложения, а в других его роль ограничена эксплуатацией или управлением объектами инфраструктуры.
Для привлечения частных инвестиций в инфраструктурные проекты с длительными сроками окупаемости государству необходимо обеспечить более детальную нормативно-правовую базу, чем для большинства других секторов экономики. В то же время соглашения в рамках государственно-частного партнерства являются одними из самых сложных видов соглашений, которые заключаются властями.
Особенности новых проектов — высокие затраты на инфраструктуру районов, необходимость формирования координационных процедур и подходов к согласованию интересов различных компаний (владельцев лицензий при пользовании недрами), а также условий и предпосылок долгосрочного социально-экономического развития осваиваемых территорий.
Не менее принципиальная черта работы нефтегазовиков в новых района — невозможность решения проблемы только в рамках «чистого бизнес-подхода», ориентированного лишь на коммерческую эффективность. Ни один из новых проектов в северных регионах мира, таких, как Норвегия, Гренландия, Ньюфаундленд, северо-западные канадские территории и Юкон, Аляска (США), не рассматривался и не реализовывался в отрыве от решения задач социально-экономического развития территории. Таким образом, новые проекты в неосвоенных районах могут быть успешными только при комплексном подходе планировщиков и самом активном участии государства в лице местной и федеральной власти.
Улучшился ли инвестиционный климат в России? — ответа однозначного нет. В чем-то ситуация стала лучше, а в чем-то и, наоборот, ухудшилась. И дело здесь совсем не в том, что в стране появились значительные финансовые ресурсы, которых раньше не было. Весь мой опыт говорит о том, что ресурсы — далеко не главное дело. Во главу угла, прежде всего, надо ставить проект, затем — наличие тех или иных условий для его реализации. И только следующие на очереди — финансы.
Позволю себе сделать небольшой экскурс в недалекую историю, в 1998 год. Образно выражаясь, у нас тогда лопнул искусственно созданный финансовый «пузырь». Тем, кто тогда занимался конкретным производством и четко представлял себе, как реализуются проекты, было жутко наблюдать за происходящим: деньги условно вкладывались в деньги, затем уже дутые деньги в дутые бумаги, а те опять в дутые деньги. Конечно, все это рано или поздно должно было бы чем-то кончиться. Естественно, не совсем хорошим. Так и получилось. Воз ник дефолт, а попросту говоря, — случилась беда. Что в таком случае всегда делается: анализируется ситуация, задаются необходимые в таких случаях вопросы и ищутся на них ответы.
Естественно, произошедшее — дело рук человеческих, а значит, должны быть и виноватые. К сожалению, после 1998 года виноватых не оказалось. Все посчитали себя пострадавшими. На Западе такое шоу просто не могло бы пройти без объявления виновных в этом людей, которых все бы знали и помнили, как национальных «героев». И люди с этими фамилиями или засветившиеся в дефолте компании уже никогда не смогли бы, как прежде, работать на рынке ̶ ни финансовом, ни производственном. Ярчайший тому пример — рухнувший «Энрон».
На Западе неотвратимо после лопнувшего «пузыря» наступает наказание. Неважно, из банковского ты или инвестиционного сектора, с тебя акционеры или те, кто вложили в дело свои деньги, все равно спросят. Спрос этот может быть жестким или мягким, это зависит и от судьбы, и от поведения в кризисной ситуации, от страхования на случай неудачи.
Но даже и в таком виде, в каком дефолт случился у нас, 1998 год сослужил нам большую службу: финансовый сектор все-таки повернулся к производству, а производство, конкретные активы и проекты с тех пор вышли на первое место как объект инвестиций. Вот только жалко, что урок этот — одноразового действия.
Прошло-то совсем немного времени, и снова мы видим, что приоритет производственного сектора постепенно размывается — опять говорят о деньгах, как о цели и основном критерии эффективности того или иного проекта. Конечно, по сравнению с периодом десятилетней давности прогресс налицо. Появились финансово-инвестиционные компании, группы, аналитические структуры с переплетением западных компаний и банков, с российскими кадрами, набравшими опыт работы на западном рынке. Это хорошо, но все еще по-прежнему мало, слишком мало для того, чтобы кардинально изменить ситуацию.
Теперь о самих проектах и условиях. Больше или меньше их стало? Когда анализируешь статистику, видно, что объем прямых инвестиций в экономику увеличился. По некоторым ее секторам рост с 1998 г. произошел в разы. Но если помнить о поставленной президентом РФ задаче удвоения ВВП, то соответствующее оживление экономики и существенный прирост числа рабочих мест требуют также кратного увеличения инвестиций, а вот этого, к сожалению, не произошло. Улучшение инвестиционного климата, по нашим оценкам, имеет место, но в размере максимум в 20% от потребностей России, причем, потребностей самых насущных.
Итак, люди появились, появилась потребность в инвестициях, оживление, безусловно, налицо. Растет объем средств, направленных на главное — прямые инвестиции, прямые проекты. Но рост этот, по некоторым направлениям измеряющийся в кратных величинах, ведь отсчитывается почти от нуля!
Еще недавно можно было услышать от небольшой западной компании, чаще всего организованной нашими бывшими соотечественниками: «Мы, дескать, вложили в российскую экономику уже 100 миллионов». А на поверку оказывается, что они за копейки приобрели какой-то актив, допустим, нефтяной, прокачали на Запад нефть и заработали на этом 150 млн. А 100 млн, видишь ли, «вернули инвестициями». На самом-то деле, в моем понимании, они просто взяли те деньги, которые уже были, скажем, в Советском Союзе или в России. Хотя уместно все же признать: молодцы, хоть что-то вернули обратно. Следующий вопрос: а куда вернулись эти деньги? Опять же пошли на покупку той же нефти, угля, металла, серебра и т.д. К сожалению, такие ресурсы не создают рабочих мест, не являются прямыми инвестициями в проект. После жуткого провала с инвестициями в недалеком прошлом и это хорошо.
Но мы все еще даже не вернулись на некогда достигнутый уровень, к тем показателям советских лет, когда в одно производственное объединение «Лангепаснефтегаз», которым я руководил, в год вкладывали больше миллиарда рублей. Это были серьезные суммы, прямые инвестиции или, как тогда называли, капвложения. Появлялись трубы, установки, дороги, скважины — словом, активы. И такой актив может быть любым, в том числе и торговым. Вот тогда это инвестиционный процесс.
Следует отметить, что капитализация наших компаний радикально шагнула вперед. Это радует чрезвычайно, особенно последнее IPO компании «Роснефть». Конечно, это огромный шаг вперед. Но как только начинаешь изучать заявления наших компаний о повышении капитализации и оценивать их по меркам бизнеса, принятым на Западе, начинаются нестыковки. Там уровень капитализации в первую очередь характеризует общую устойчивость, капиталоемкость компании, что, конечно, обнадеживает, так сказать, греет душу. Для чего же нужна капитализация? Первое, для привлечения прямых средств на проекты. Поднимаешь капитализацию, выпускаешь эмиссию, привлекаешь деньги, направляешь на проекты. Если этого не происходит, то капитализации нет. Это лишь предмет беспокойства акционеров. Но если на Западе в крупной компании представлены миллионы акционеров, то у нас — единицы, сотни, иногда тысячи. Поскольку данный вопрос живо интересует только, в лучшем случае, тысячу человек, то не следует фетишизировать этот показатель.
Пока до сегодняшнего дня основные привлеченные деньги шли на удовлетворение потребностей акционеров через выплаты дивидендов и пр., но главное — узкому кругу лиц или для удовлетворения узких интересов. А вот когда не менее 90% средств от размещенных ценных бумаг внутри России и, может быть, даже за рубежом будет направлено на конкретный прямой проект — дорогу, порт, месторождение, скважины, установки, НПЗ, то пойдет дело. Но таких примеров пока мало.
Возможно, и есть где-то небольшая компания, которая от своего капитала половину привлекла с фондового рынка и тут же вложила его, допустим, в шахту. Только так и надо действовать. Уверен, что будущее России именно в прямых проектах. А поэтому стоит задуматься о создании необходимых условий конкретно в каждом из регионов. Ведь одно дело проект в Калининграде, другое — на Камчатке и третье — в Краснодаре. Поверьте, даже в нефтегазовом блоке должны быть разные условия для их осуществления. Потому что это совершенно разная география, разная инфраструктура, климат и т.д. Значит, требуется различное нормативно-законодательное обеспечение и на региональном, и на федеральном уровнях. И лучше, если оно будет не разового действия, а долговременным, чтобы инвестор сумел подстроиться и опереться на серьезное планирование.
Россия исторически — страна больших проектов, и она не может устойчиво развиваться и просто выживать вне этого мобилизующего фактора. При нынешней суперблагоприятной нефтяной конъюнктуре экономика находится в состоянии оживления. Считаю, что политическое руководство в общем правильно использует этот эффект для укрепления внешнеполитических позиций страны и развития экономики.
Вспомним нашу недавнюю историю. В 1965 году 30 тыс. т нефти добывала Тюмень, в 1970 г. это было уже порядка 28 млн т, а в 1980 г. — уже за 300 млн т. На тысячи километров отстроенные дороги, инфраструктура, ЛЭП —все это сделано за 15 лет. Так что 1991 ̶ 2006 гг. ̶ это большой срок. Поэтому, оглядывая сейчас территорию от Камчатки до Калининграда, понимаешь, что оживления недостаточно, срочно необходимы прямые масштабные проекты, которые потянут за собой тысячи средних и малых, рабочие места, так необходимое всем нам мобилизующее чувство большого дела.
Крайнее звено в создании благоприятного инвестиционного климата — само государство, которое, наконец, должно собрать и поставить под осознанный контроль свои возможности для достижения такой цели. Надо, конечно, контролировать. Но еще важнее, чтобы государственные структуры, чиновники и, главное, государственные компании твердо поступали в интересах людей, в интересах укрепления государства. А этого сейчас нет.
У государства нет другого выхода, кроме как начать с себя. Можно назвать несколько госструктур, которые используют свои активы в интересах только определенного круга лиц. В борьбе с этим, полагаю, нужно бы поменьше пугать, а побольше управлять процессом через советы директоров, в которых сидят конкретные чиновники и где есть результаты работы соответствующих компаний. Но не все к этому готовы.
И все-таки, думаю, даже такое сегодня еще рыхлое и непослушное государственное тело могут сделать мускулистым и мощным только реальные проекты.
В существующей ныне модели функционирования нефтегазового комплекса российские природные ресурсы, российский сырьевой капитал и даже финансы работают на развитие иностранных технологий, производство иностранного оборудования и оплату иностранных специалистов. Смена модели функционирования российского нефтегазового комплекса равнозначна смене парадигмы развития всей национальной экономики. Ключевая проблема — как, в какие экономические сектора включить механизмы стабильного роста, который в развитых странах на 90% обеспечивается за счет научно-технического прогресса и инновационных схем.
Тут спектр возможностей государства чрезвычайно широк. От формирования адекватных поставленным задачам принципов налогообложения, от ясного и непротиворечивого разделения функций и полномочий органов государственного управления, от выделения приоритетов промышленной и научно-технической политики (особенно в сфере наукоемких производств двойного на значения — для нефтегазового и других секторов) до воссоздания на новом качественном уровне связки «наука — машиностроение — нефтегазовая промышленность», до модернизации квалификационных требований к подготовке и переподготовке российских специалистов, до более широкого привлечения иностранных инвестиций, в том числе на заемной основе и на основе прямого участия иностранных компаний.
При этом важно подчеркнуть, что нефтегазовый комплекс не может и не должен формировать всю совокупность приоритетов промышленной политики. Наоборот, промышленная политика государства должна исходить из характера отраслевой структуры экономики страны и специфики взаимодействия нефтегазового комплекса с другими отраслями.
Рациональная стратегия развития отечественного нефтегазового сектора должна сделать приоритетными инвестиции и инновации. Надо четко уяснить: именно через эти механизмы и возможно развитие.
Сегодняшняя модель развития — это сырьевой путь. Но у нас есть и отечественные технологии, оборудование, сервис, специалисты. Все это необходимо совместить, но не хватает координации эффективной деятельности в подобном направлении, а также и профессионализма в принятии решений.
Уже сейчас нефтегазовый сектор, его сервис, хотя он и так достаточно технологичен, мог бы «поглотить» с пользой для дела любые сверхсовременные технологи. Нефтегазовый сервис важен сам по себе. Это серьезный ресурс для государства по улучшению ситуации в экономике. Это инструмент снижения затрат нефтяников, полигон для применения новых технологий и оборудования и механизм разрешения дилеммы — сырьевая страна Россия или нет? Через сервис возможно и необходимо инвестировать финансовые ресурсы нефтегазового сектора в другие отрасли, чтобы Россия стала зарабатывать не только и не столько на нефтегазодобыче, сколько на технологиях и оборудовании.
России необходима такая модель развития, в основе которой лежат российские ресурсы, технологии, оборудование, сервис и ̶ активное привлечение иностранного капитала. Причем перевод функционирования и развития нефтегазового сектора на инновационный путь как раз и подразумевает крупные долгосрочные инвестиции и в добычу минерального сырья, и в развитие новой высокотехнологичной инфраструктуры и наукоемкого сектора экономики.
Для таких инвестиций необходима долгосрочная стабильность. Поэтому главным элементом государственной политики является обеспечение стабильных «правил игры», закрепленных в законах.
Реформы должны продолжаться, и они идут. Может быть, не все государственные решения реализуются так, как хотелось бы, но положительные тенденции явно видны. Это и формирование мощных российских компаний, в первую очередь с государственным пакетом контроля или влияния. Это и достаточно серьезные меры, направленные на совершенствование системы недропользования. Это и запуск новых инвестиционных проектов, которые пока составляют 10% от потребностей, но все-таки они начаты. Это и усиление российского влияния не только за счет того, что страна продает энергоносители, но и за счет приращения российскими компаниями собственности за рубежом — в странах СНГ, Европе, арабских странах.
К недоработанным и отрицательным моментам идущей реформы можно отнести наращивание элементов прямого государственного регулирования. Но в таком случае и ответственность за результаты управления должна полностью ложиться на чиновников. Непосредственное госрегулирование — не лучший вариант развития отрасли. К негативным моментам также отношу и сокращение количества малых и средних компаний в отрасли, что говорит о нездоровой конкурентной среде на рынке. Но все же ̶ главное то, что положительные тенденции уже заданы.
В данный период времени, на наш взгляд, задачами структурной реформы являются: во-первых, радикальное повышение эффективности недропользования, во-вторых, повышение эффективности самих компаний, а в-третьих, вывод непрофильных активов из компаний. Особое внимание хочу обратить на необходимость вывода сервисных подразделений. Непрофильные, а также сервисные подразделения в составе нефтяных компаний сугубо затратны, можно сказать, что они сковали компании, не дают двигаться дальше. Конечно, удобно иметь сервисные подразделения «под рукой», но сохранение их в своей структуре идет вразрез с важнейшей государственной задачей оживить смежные с нефтегазовым сектором отрасли за счет создания рыночной, конкурентной среды.
Пока стимулы для повышения эффективности у компаний незначительные. И это на фоне пятилетнего роста нефтяных цен, легко достижимых хороших финансовых результатов! А без повышения эффективности нефтяных компаний мы не будем конкурентоспособны. На своей территории, правда, мы можем отгородиться от прямой конкуренции различными запретами для иностранцев, но в таком случае должны рассчитывать на ответные меры в других странах, на рынки которых пробиваются наши компании. Будет продолжаться и технологическое отставание.
Политическое решение «весь сервис — на свободный рынок» пока обозначено слабо. Развитие сервиса вдохнет жизнь в отечественное машиностроение, простимулирует инновации.
И теперь приходится повторять очевидные истины. Нефтегазовый сервис важен не сам по себе. Это серьезный ресурс для государства в деле улучшения ситуации в экономике. Это инструмент снижения затрат нефтяников, полигон для применения новых технологий и оборудования, в общем, переориентация экономики с сырьевой направленности на высокотехнологичную — о чем мы так много и постоянно говорим.
Зарабатывать на нефти пока можно без напряжения, так как до 1990 г. страна создала мощнейший нефтегазовый комплекс с большим запасом прочности. Но эффект от подобного развития для реального оживления экономики практически нулевой. Мы должны коренным образом поменять парадигму развития: привлекать иностранный капитал, но вкладывать его в российские технологии, оборудование, сервис и специалистов.
Структурная реформа отрасли невозможна без изменения структуры капитала компаний. Это важнейший экономический, социальный, политический вопрос. Кроме того, соответствующая структура капитала компаний позволяет привлечь значительные инвестиционные ресурсы с рынка.
Таким образом, несмотря на вполне впечатляющие показатели инвестиционной активности в РФ за последние 3 ̶ 4 года, даже эти темпы не позволяют решать задачи радикального оживления экономики, требующие столь же радикального оживления инвестиционного процесса.
При этом уточню, что большая часть нынешних инвестиций — так называемые портфельные. Да, и они оживляют экономику, но это не целевые деньги, а значит не конкретные рабочие места, не прямые проекты. Не пошли в Россию пока и так называемые длинные деньги. По имеющимся оценкам, основную массу по-прежнему составляют краткосрочные заимствования. Правда, раньше большая часть финансирования давалась на срок до 1,5 года, а теперь до трех лет. Но для основательного проекта такие деньги — не подспорье. Средний проект в ТЭК требует финансирования на срок в 7 ̶ 10 лет; проекты, связанные с самолетостроением, возведением аэропортов — 10 ̶ 20 лет, а электроэнергетика и подавно — четверти века.
К тому же и структура привлекаемых денег не сильно изменилась. В основном это финансы наших же граждан, в том числе бывших, по тем или иным причинам задержавших эти деньги на Западе, а потом направляющих их сюда в качестве инвестиций или кредитов. То есть, это не дополнительные деньги. Это средства, которые были в Советском Союзе, условно, в 1990 г. или в 2000 г. и в 2006 г. Поэтому даже действительно большой успех компании «Роснефть» по размещению выпуска своих акций нельзя назвать полноценным инвестиционным процессом. Это огромный успех, это огромное привлечение средств, но во что? В оплату купленного актива, но рабочих мест не добавилось, хотя и можно надеяться, что в новых условиях актив будет работать на государство лучше.
Отступлю от нефтегазового блока, который является самым показательным и самым «хлебным». Недавно встретилась в прессе статья, которая хвалит инвестиционный проект по развитию аэропорта «Домодедово». Частный аэропорт, частные инвестиции, реальный частный проект, и автор пишет об этом с нескрываемой гордостью. Мне же стало грустно. Почему? Потому что исходя из единичного примера в общем-то локального проекта развития частного аэропорта, единственного на всю Россию, мы говорим об оживлении инвестиционного процесса.
А меня, как специалиста по ТЭК, все эти аспекты лишний раз подталкивают к мысли о том, что нефтегазовый, топливный и энергетический сектор России требуют другого, кратно большего объема инвестиций.
Это хорошо видно на примере полуострова Ямал. В 1990 г. было все ясно: что бурить, как добывать, где строить. За 15 лет что-то вложили, что-то строили. Но газ с Ямала все еще не подан и сегодня. Потребуется вложить 20 млрд долл. в освоение ресурсов Ямала и организацию поставок газа в Россию и далее. Это не только огромные деньги, главное — много лет огромного труда. Поэтому как человек, который сам участвовал в больших тюменских проектах, хотел бы, сопереживая с руководством страны, еще и еще раз напомнить — России требуются радикально более масштабные задачи, чем возведение одного частного аэропорта «на пьедестал» как симптом эффективного инвестиционного процесса.
Мы сейчас подставили плечо «Сибирской сервисной компании», которую выводим из кризиса. Раньше она входила в состав компании «ЮКОС». Еще недавно все говорили, что «ЮКОС» якобы перевооружил свои фонды. Увы! Как работали на технике, произведенной до 1990 г., так и работают. Все оборудование с запредельным сроком износа. При этом надо учесть, что наша группа не продает ни нефть, ни нефтепродукты. Но мы нашли вложения на модернизацию сервисной компании в 2007 г. Деньги же частично нашли у российских банков, которые, правда, сами-то деньги привлекают из-за рубежа. Почему из-за рубежа? Во-первых, потому, что они там дешевле и с ними меньше волокиты. Но поскольку работаем в основном на зарубежных проектах, то уже привыкли обращаться с привлеченными средствами. Это, конечно, создает некоторые трудности, но зато не возникает лишних вопросов. Мы научились пользоваться финансовыми институтами за рубежом, и ничего плохого в этом не находим. Хорошо, что мы с западного рынка и налогоплательщика берем деньги на подъем России.
А как же Стабилизационный фонд? Первое — стерилизация финансовых ресурсов должна идти, и правильно, что это делается. Второе — использование этих средств. Думаю, лучше бы не бумаги в бумаги вкладывать, и не деньги в какие-то абстрактные ценные бумаги, а в активы. То есть, вкладывать финансовые ресурсы в активы за рубежом через подконтрольные структуры. Пусть они будут полностью государственными, или уполномоченными компаниями, которые свое имущество заложат в обмен на эти ресурсы. Механизмы есть. Была бы цель и воля. Третье — объем Стабилизационного фонда меньше активов одного, и не самого крупного, западного банка, например, Barkley. И это ведь далеко не самый «крутой» банк в мире, просто старый, серьезный английский банк. Это сравнение к тому, чтобы помнить: Стабфонд ̶ всего лишь «заначка», и не такая уж большая.
Но если так много говорим об этом фонде и не говорим о проектах — это четкий сигнал о плохом инвестиционном климате. Кстати, много говорят еще и о развитии инфраструктуры за счет этих ресурсов. А я думаю, что развитие инфраструктуры, ради ее самой, по сегодняшней ситуации можно было бы назвать даже преступным. Если нет серьезных проектов, под которые эти инвестиционные институты создаются, если фондовый рынок 90% снятых за год финансовых ресурсов или с увеличенной капитализации компаний не направил на прямые проекты, значит, это работа на удовлетворение потребностей конкретной группы лиц.
О развитии системы страхования бизнеса в нашей стране. У нас, пожалуй, имеется немного компаний и предприятий, которые удовлетворяют условиям для страхования. Ведь положено по соответствующим нормам освидетельствовать объект, проект, завод и т.д. А у нас огромное число объектов просто под это еще не подходит.
Думаю, что полноценная система бизнес-страхования в нашей стране будет создаваться дольше, чем все остальное. Ростки ее есть уже сейчас. Пусть она потихоньку развивается, растет.
В инвестиционном процессе всегда надо исходить из проекта. Для этого нужны люди, способные, во-первых, задумать и обосновать проект концептуально, затем организационно, структурно и финансово его подготовить, и третье — запустить проект. Если первые две вещи есть, а также есть политическая и экономическая стабильность, найти деньги под проект не составляет больших проблем. Но, безусловно, во всей этой схеме банковская система играет не самую последнюю роль.
Тем, кто будет этим заниматься, необходимо иметь в виду опыт 1998 г. и пришедшее тогда отрезвление от массового увлечения финансово-кредитной деятельностью в ущерб реальной экономике — производству, живым активам.
Сейчас, при огромных финансовых ресурсах, которые поступают в страну за счет продажи нефти и газа, и в условиях некоторого оживления экономики, тяжело заработанное ощущение безусловного приоритета прямых проектов опять начинает ослабевать, и это уже заметно.
Конечно, современные банковские кадры — качественно лучше существовавших в 1998 г. Достаточно высок кадровый потенциал банковского, финансового менеджмента, который у нас есть. Хуже другое. Пока этот кадровый потенциал не опирается в достаточной степени на достижения западного менеджмента. Не на западных специалистов, а на стандарты менеджмента, которые, признаем, наилучшим образом обкатаны для реализации проекта — от этапа его рассмотрения, выработки программы, расчета рентабельности и т.д. Внедрение этих подходов и стандартов у нас отстает почти во всех структурах, с которыми мы сталкиваемся.
Теперь о крепости самих наших банков. Рассмотрим для аналогии автопром, который все эти годы пытается защищаться от конкуренции с мощными автомобилестроительными компаниями мира при помощи различного рода запретов. Некую передышку отвоевали, но проблему повышения эффективности не решили. Вот банки российские сегодня находятся в подобном состоянии.
Оттягиваем и оттягиваем время под флагом защиты российской финансовой системы, но фактически она все еще очень уязвима. Один крупнейший банк Запада все наши капиталы сможет покрыть.
Поэтому банковское сообщество, безусловно, с управляющей ролью государства, должно решить, прежде всего, вопрос укрепления наших банков. При таких финансах, которые сконцентрированы, например, в Стабилизационном фонде, думаю, можно вести речь о реальном их укреплении. Причем реальном укреплении сначала через пассивы, а затем через активы. Полагаю, нужно накачать капитал, а затем банкам при помощи этого капитала наработать актив. Только тогда банкирам будут доверять и население, и инвесторы, а деньги реально заработают.
Ничего не имею против публичной продажи акций Сбербанка, Внешторгбанка из госпакета. Но вопрос, а что ̶ у государства так мало финансов? В Стабилизационном фонде, в Инвестиционном фонде, в бюджете достаточно средств. Тогда зачем? Я бы предложил это сделать года через 2 ̶ 3, и вложить полученные банком ресурсы по нормам западного менеджмента в крупные прямые, хорошо просчитанные проекты на коммерческой основе. В то же автомобилестроение, самолетостроение, нефтегазовую промышленность, трубы. Безусловно, со всеми необходимыми залогами, обеспечениями, со всей инфраструктурой, которая необходима.
Пока же, признаем, банковская система России похожа на автопром, который боится любой конкуренции с западными автомобилестроительными компаниями. Это естественно и правильно. Значит, надо укрепить капиталом радикально базовые банки и побудить их этот капитал по целевым установкам государства отработать на коммерческих проектах, на реальных активах. Вот тогда и появится реальный, поступательно саморазвивающийся инвестиционный процесс.
Необходимо, чтобы для бизнеса были бы как можно быстрее возведены грамотные инфраструктурные механизмы. По большому счету, если отрешиться от национального признака, мне все равно, чьи они будут. И если более правильные, четкие, выгодные условия предложат западные структуры, конечно, мы пойдем к ним. Для бизнеса важно, чтобы эта инфраструктура впредь была приемлемой и надежной.
А относительно ВТО стоит начать с простого вопроса: хотим мы или нет интегрироваться в мире, защищая свои национальные интересы? Если отвечаем, что да, вывод один — надо догонять, вертеться, потеть, но соответствовать достигнутому там уровню, конкурировать. Необходимо, чтобы финансовый сектор, так же как информационный, находились в национальных руках, необязательно государственных. Необходимо, чтобы наш банковский сектор не оказался бы в одночасье под контролем западных финансовых структур.
Но для меня как гражданина и бизнесмена неопровержимым показателем возможного доверия к нынешней системе является тот факт, что никто из финансового истеблишмента страны не пострадал за то, что сотворено было в прошедшие годы, за тот же дефолт. Для меня это симптом, что в секторе оздоровление идет слабо. И, возможно, поэтому наши финансисты боятся конкуренции с западными коллегами даже больше, чем наши автомобилисты.
Безусловно, вступление в ВТО, используя боксерскую терминологию, ̶ удар по почкам. Вопрос — выдержим ли продолжение «поединка»?
Плохо, что никто из ответственных лиц так и не сказал конкретно о том, по каким направлениям ситуация ухудшается, а по каким — улучшается и какие конкретно меры нужно предпринять и в какие сроки. Поскольку эти обстоятельства не озвучены, значит, боятся говорить.
Подытоживая напомню, что такая огромная и своеобразная страна, как Россия, всегда поднималась за счет больших, масштабных проектов. Последние 15 лет их у нас практически не было. Сегодня как никогда ощущается необходимость и возможность наступления настоящего инвестиционного бума. У нашего государства нет будущего без мощного оживления экономики, которое дадут крупные, масштабные проекты.
Однако настоящий инвестиционный прорыв невозможен без ведущей роли государства. Все условия для мощного рывка, в общем-то, уже налицо: есть территории, которые необходимо поднимать, отрасли, которые не обходимо развивать, производственные комплексы и технологии, которые необходимо создавать, люди, способные реализовать масштабные проекты, и, конечно, финансовые средства.