Год назад «Вертикаль» была оператором проведения и Круглого стола по проблемам отечественного нефтесервиса, организованного Союзом нефтегазопромышленников России (СНГП) при поддержке концерна «Шелл», и автором проекта аналитической записки о состоянии и перспективах развития этого сегмента нефтяной отрасли страны.
Год спустя председатель Совета СНГП Юрий Шафраник констатировал, что проблемы сервисного рынка так и остались нерешенными. Инициатив общественной организации и конкретных компаний не хватает для того, чтобы сдвинуть процесс с мертвой точки, даже несмотря на то, что Минэнерго поставило задачу удержать добычу нефти на уровне 500‒510 млн тонн в год.
Лидер Союза считает, что ход развития отечественного сервиса пока не может гарантировать выполнения этой задачи…
Ред.: Юрий Константинович, возглавляемый Вами Союз нефтегазопромышленников с завидным постоянством лоббирует интересы отечественного нефтесервиса…
Ю.Ш.: Наш Союз с момента его основания борется, по сути, за преобразование российской экономики, полагая одним из главных механизмов этого процесса стремительное развитие сервисного обслуживания в нефтегазовом секторе. Ведь именно он, располагая финансами (пока недоступными для других, тоже требующих модернизации отраслей), является ведущим потенциальным заказчиком для наших машиностроителей, профильных институтов и конструкторских бюро… Оборудование для производства работ в нефтегазовом комплексе, обслуживание техники, обеспечение буровых и инфраструктурных подразделений запасными частями – все это идет через сервисные хозяйства.
Кроме того, через развитый отечественный сервис станет возможно инвестировать углеводородные доходы в другие отрасли экономики, чтобы Россия могла зарабатывать не только и не столько на нефтегазодобыче, но и на технологиях и оборудовании.
Ред.: Насколько остра проблема нефтесервиса на современном этапе?
Ю.Ш.: Она значительно обострена именно необходимостью удержания нефтедобычи на уровне 500‒510 млн тонн в год, а также установкой политического руководства на создание новых рабочих мест. Все это обусловлено ролью ТЭК в российской экономике, его долей в доходной части государственного бюджета. Тут альтернативы нашему ТЭК пока нет и не скоро будет. Поэтому одним из важнейших инструментов выполнения главной отраслевой задачи я считаю резкое увеличение объемов бурения: и разведочного, и эксплуатационного. Есть бурение – будет и добыча.
Однако поддержка сервиса самоцелью не является ни для Союза, ни для профильного Комитета ТПП РФ: полнокровный и современный сервис – определенная гарантия выполнения стратегической задачи развития отечественной экономики.
Ред.: Но показатель эксплуатационного бурения в последнее время и так растет…
Ю.Ш.: Отрадно, но Вы посмотрите, какими темпами? Сейчас Россия бурит 20 млн метров год. Расчеты же и СНГП, и отраслевого экспертного сообщества свидетельствуют о том, что бурить следует не менее 40 млн – и это только для того, чтобы удержать заданную планку добычи. Удержать, но не повысить.
С учетом того, что Советский Союз бурил 30 млн м в год, сегодняшнее состояние можно назвать лишь восстановительным периодом. Вся последняя десятилетка характеризуется восстановлением позиций нефтегазового комплекса. Да, с кризисных времен мы – при кратном росте мировой цены на нефть ‒ увеличили добычу, удвоили экспорт нефти, наши компании укрепили свою конкурентоспособность. Но чтобы впредь добывать и добывать, нужно бурить и бурить.
США за 5‒6 лет увеличили объем добычи газа и нефти – и все потому, что прирастили бурение с 65‒70 до 100 млн метров. А там, как известно, любой, кто бурит, деньги считать умеет, доказывая инвестиционную привлекательность таких работ. Вот и нам те 40 млн, о которых ныне мечтаем, надо было бурить еще вчера. Бурить как Сургутнефтегаз, который добывает 12% от общего объема добычи, а бурит 25% от общего объема – и это очень показательно: компания обеспечивает ¼ общего бурения в стране, а поисково-разведочного ‒ целую треть.
Ред.: В копеечку влетает…
Ю.Ш.: Не то слово, Сургут затрачивает на бурение колоссальные деньги. Но вот вам встречный вопрос: у кого больше всего на счетах денег, какая компания самая устойчивая с финансовой точки зрения? Сургутнефтегаз! «Зри в корень», ‒ говорил Козьма Прутков. Это значит, что компания правильно хозяйствует, ориентируясь на конечный результат и на длительную перспективу. Я не в карман Владимиру Богданову заглядываю, я лишь констатирую, что все нефтяники боятся тратить и чуть что сокращают буровые расходы, а он наращивает, в той же Якутии, оказываясь в итоге наиболее эффективным.
Ред.: И нефтесервис у компании собственный…
Ю.Ш.: По тем цифрам, которые я знаю, о таком сервисе иным можно только мечтать – и фронт работ, и оснащенность, и эффективность, и все, что с этим связано. Но не ловите меня на слове: я полагаю, что все равно будущее в целом, если брать мировые образцы, – за специализированными комплексами. Их представители делают науку, технологии; они засыпают и просыпаются с мыслью не о том, как добыть очередную тонну нефти, а как правильно применить свои технологические решения, чтобы эффективно пробурить и чтобы заказчик завтра опять пришел. Кстати, хотя музыку заказывают добывающие компании, они никогда не повысят свою эффективность, не определив вместе с сервисными фирмами этапы взаимного развития на пути к значимой цели ‒ будь то, допустим, снижение себестоимости обустройства месторождений или максимальное извлечение углеводородных ресурсов.
Ред.: Какова в связи с данной проблематикой роль Союза нефтегазопромышленников как общественной организации?
Ю.Ш.: Он, пожалуй, первым определил, что необходима модернизация и инновационное развитие нефтесервиса. Тут хоть сто раз скажи «халва», но во рту слаще не станет: для этих процессов нужно создавать механизмы. Я неспроста постоянно возвращаюсь к бурению как потому, что только оно дает скважину и, следовательно, нефть, так и потому, что из общей суммы инвестиций в нефтедобычу доля расходов на бурение эксплуатационных скважин и комплексное обустройство месторождений составляет около 70%. Соответственно, для буровика задача сокращения расходов – важнейшая с точки зрения привлечения и удержания заказчика. Что не мыслится без современного оборудования и технологий.
Но есть и обратная сторона медали: в целом для любого сервисника дорога к модернизации своих мощностей лежит только через заказчика. Такую взаимосвязь не я придумал, она сложилась в результате развития отрасли, но в том, что она есть, сомневаться не приходится. И если мы не хотим, чтобы более полумиллиарда тонн нефти ежегодно (или их значительная доля) зависели от иностранных подрядчиков, то и состоянию отечественного сервиса, и проблемам модернизации надо уделять первостепенное внимание.
Ред.: А иначе?
Ю.Ш.: Я не пророк или гадалка, но как экономист, знающий ТЭК, обязан предусмотреть все факторы, которые влияют на рынок. А они таковы: с 1987-го по 1991 год – за 5 лет – отрасль получила примерно 1100 больших буровых установок, а за 20 последующих ‒ с 1992-го по 2012-й ‒ только 380. Те 1100 были, как правило, очень даже неплохого советского производства – мы уступали лишь в снижении металлоемкости и повышении маневренности. А половина из 380 ‒ это уже не нашего, а зарубежного происхождения.
Причем буровая, как ее ни совершенствуй или модернизируй, живет максимум 25 лет. Вот и считайте: подошло время, когда 1100 надо заменить на 1100. Дальше ‒ больше. Если следовать курсом на стабилизацию добычи, то бурить надо минимум в 2 раза больше нынешнего уровня в 20 млн метров, а это еще около 1000 буровых установок нового поколения. Иными словами, нужно более 2 тысяч БУ в предстоящие 5‒7 лет.
Каждая буровая стоит порядка $20 млн. Плюс сопутствующий финансовый шлейф: от телеметрии и геофизики до дополнительной техники и персонала, что в целом увеличивает начальную сумму более чем на треть. То есть в ближайшие годы необходимо привлечь и толково реализовать свыше 40 млрд долларов.
Представьте, какую колоссальную работу надо провести! А мы в буровой сфере только хорошего технолога или мастера формируем минимум за 5 лет. Вырастить профессионала, которому доверяешь эффективно использовать буровую технику, ‒ дело необходимое, но тоже затратное, как и сама техника…
Ред.: Иными словами, мы не сегодня-завтра чужому дяде отдадим и денежки, и будущий буровой парк в придачу?
Ю.Ш.: Можем, но отдадим ли? Я понимаю, что такой «крамольный» вопрос ‒ куда пойдут деньги на производство и использование буровых? ‒ не может не возникнуть, но ответ на него – не моя прерогатива. Я же в разговоре с вами сознательно обостряю проблему российского отраслевого сервиса. Ведь он необходим даже не ради добычи как таковой, а для того, чтобы обеспечить положительный валютный баланс и хоть какое дальнейшее движение по модернизации и развитию экономики страны.
Скажу больше, я бы скорее какое-то месторождение или перспективную нефтегазоносную площадь отдал западному добытчику, чем сервис, обязав его в максимальной степени использовать все имеющиеся российские возможности: от персонала до сервиса. Разумеется, это не подразумевает использование лишь наших технологий и оборудования: без зарубежных образцов нам, к сожалению, пока не обойтись.
Но, на мой взгляд, чего мы точно не должны делать ‒ просто не имеем права, так это раздавать нефтедоллары на Западе или Востоке в ущерб развитию собственного НГК.
Ред.: Если не затрагивать вопросы действующей системы налогообложения, то проблемы российского нефтесервиса связаны с непродолжительными контрактными сроками, определенным ценовым диктатом заказчиков, неопределенной и конъюнктурной политикой того же эксплуатационного бурения…
Ю.Ш.: Для полноты картины добавьте сюда и демпинговые цены тех сервисных компаний, которые живут одним днем, одним заказом, выжимая из устаревшего оборудования нанятым персоналом остатки мощности. К чему это приводит? Во-первых, к демпинговым ценам, на которые некоторые компании охотно соглашаются, в то время как профессиональные компании их вообще лишаются, испытывая трудности с модернизацией и переоснащением.
Но такая ценовая недальновидность, во-вторых, рано или поздно отразится на перспективах развития самого заказчика: на сложное бурение с конторой-однодневкой не пойдешь ‒ себе дороже окажется, потому как низкая производительность и эффективность бурения отразятся на экономике всего проекта.
Далее по вашему списку… Не считаю проблемы налогообложения запретной темой. Если задаться целью ответить на вопрос, почему 0,5 тонны из скважины техасской нефти рентабельны, а 5 тонн из западносибирской скважины никому не нужны, то приходишь к выводу о неизбежности реформы системы налогообложения, в том числе в сторону ее дифференциации. Жаль, что такой цели не ставится, но ведь рано или поздно вопрос мелких запасов встанет во весь рост. Точнее, он уже сейчас стоит очень остро!
Теперь о контрактных сроках. Нужны длинные контракты, минимум 3-летние. Компании начинают соглашаться с такой постановкой вопроса, движение уже идет, да и Минэнерго в этом процессе играет все большую роль…
Ред.: Можно сказать, что сейчас уже есть буровая политика?
Ю.Ш.: На государственном уровне виртуально она есть: и в Энергетической стратегии, и в Генеральной схеме развития объектов нефтяной промышленности, и в Стратегии’ 2020… Разумеется, есть она и в корпоративном виде.
Вся беда в том, что называемые и там и там цифры имеют индикативный характер. Провело государство очередные «налоговые маневры», не говоря уже о потенциально возможных резких колебаниях мировых цен, и реальная проходка пикирует вниз: только последний «маневр» заберет из карманов нефтяников 160 млрд рублей за 3 года, часть которых, как я понимаю, будет изъята за счет сокращения буровых работ.
Политика – дело, конечно, не мое, закон принят и подлежит исполнению. Но как представитель отрасли я понимаю, что самые трудные времена и для нефтяников, и для сервисников еще впереди.
Ред.: И что же делать?
Ю.Ш.: Считаю, что разговоры о модернизации надо или совсем прекратить, либо каждому на своем месте делать что-то конкретное, прежде всего, создавая инвестиционные стимулы. Роль государства здесь трудно переоценить. Задача наполнения бюджета, безусловно, важная, но стратегия в том, чтобы бюджет был обеспечен и завтра, и после-после завтра! А этого можно достигнуть только созданием условий для роста реальной экономики в целом и современного нефтесервиса в особенности.
Хочу подчеркнуть: наступил новый, чрезвычайно сложный и ответственный этап в развитии нашего нефтегазового комплекса. Сейчас требуется значительное и стремительное повышение эффективности всех отраслевых производств, радикальный рост технического и технологического уровня всех видов деятельности. При этом стоит задача: максимально достичь желаемого с помощью привлечения самой передовой техники и технологий зарубежных партнеров, но с соблюдением важнейшего условия ‒ обеспечить все это через возрождение российского машиностроения.